Презентация литературно-музыкальной композиции по творчеству Александра Галича

Чем сердцу русскому утешиться? Кому печаль свою расскажем? Мы все рабы в своём отечестве, Но с революционным стажем.   Во лжи и страхе как не бейся я, А никуда от них не денусь. Спасибо, русская поэзия: Ты не покинула в беде нас.   В разгар всемирного угарища, Когда в стране царили рыла, Нам песни Александра Галича Пора абсурдная дарила.   Возможно ли по воле случая, Испив испуг смерторежимца, Послав к чертям благополучие, На подвиг певческий решиться?   Не знаю впредь, предам ли, струшу ли: Страна у нас передовая, – Но как мы эти песни слушали, Из уст в уста передавая!   Как их боялись, – вот какая вещь, – Враги, хапужники, невежды! Спасибо, Александр Аркадьевич, От нашей выжившей надежды.   Это стихотворение Бориса Чичибабина было прочитано автором на вечере памяти Александра Галича в Центральном Доме кинематографистов 27 мая 1988 года.

Поэт Александр Галич родился 19 октября 1918 года в Днепропетровске. В 1923 году его семья переехала в Москву и поселилась в доме №4 в Кривоколенном переулке, известном тем, что именно там А. Пушкин впервые публично прочел «Бориса Годунова».   Первое стихотворение Галича было опубликовано в «Пионерской правде» в 1932 году. Он писал пьесы и сценарии, однако известность получил как один из ярчайших представителей русской авторской песни.

Благодаря этой рекламе сайт может продолжать свое существование, спасибо за просмотр.

Александр Галич – автор известных пьес и сценариев к кинофильмам: «Вас вызывает Таймыр», «Верные друзья», «Бегущая по волнам», «Дайте жалобную книгу».

В начале 60-х годов Галич обращается к жанру авторской песни. Первой своей песней считал «Леночку», написанную однажды бессонной ночью в поезде Москва – Ленинград.

Александр Галич был одарённым поэтом, поэтом страдающим, поэтом предельно откровенным. Он относился к той категории русских стихотворцев, в которых несовершенства действительности вызывали острую боль и протест.

Песня «Памяти Б. Л. Пастернака» по хронологии является первой в цикле «Литераторские мостки». Создавая её, А. Галич ещё не знал, что в последствии родится цикл, посвящённый памяти писателей, пострадавших от советской власти. Стихотворение во многом послужило образцом для создания остальных песен, входящих в цикл. Уже в нём заметны черты нового жанра и поэтические приёмы, свойственные «Литераторским мосткам»   ПАМЯТИ ПАСТЕРНАКА (Единственное, появившееся в газетах, вернее, в одной — «Литературной газете», — сообщение о смерти Б. Л. Пастернака) Разобрали венки на веники, На полчасика погрустнели… Как гордимся мы, современники, Что он умер в своей постели! И терзали Шопена лабухи, И торжественно шло прощанье… Он не мылил петли в Елабуге И с ума не сходил в Сучане! Даже киевские письмэнники На поминки его поспели. Как гордимся мы, современники, Что он умер в своей постели!.. И не то чтобы с чем-то за сорок — Ровно семьдесят, возраст смертный. И не просто какой-то пасынок — Член Литфонда, усопший сметный! Ах, осыпались лапы елочьи, Отзвенели его метели… До чего ж мы гордимся, сволочи, Что он умер в своей постели! «Мело, мело по всей земле Во все пределы. Свеча горела на столе, Свеча горела..» Нет, никакая не свеча — Горела люстра! Очки на морде палача Сверкали шустро! А зал зевал, а зал скучал — Мели, Емеля! Ведь не в тюрьму и не в Сучан, Не к высшей мере! И не к терновому венцу Колесованьем, А как поленом по лицу — Голосованьем! И кто-то, спьяну, вопрошал: — За что? Кого там? И кто-то жрал, и кто-то ржал Над анекдотом… Мы не забудем этот смех И эту скуку! Мы — поименно! — вспомним всех, Кто поднял руку!.. «Гул затих. Я вышел на подмостки. Прислонясь к дверному косяку…» Вот и смолкли клевета и споры, Словно взят у вечности отгул… А над гробом встали мародёры И несут почётный ка-ра-ул!

Снова август   Посвящается памяти А. А. Ахматовой. Анна Андреевна очень боялась и не любила месяц август и считала этот месяц для себя несчастливым, и имела к этому все основания, поскольку в августе был расстрелян Гумилев, в августе был арестован ее сын Лев, в августе вышло известное постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград» и т. д.   «Кресты» – ленинградская тюрьма. Пряжка – район в Ленинграде.   «…а так как мне бумаги не хватило, я на твоем пишу черновике…»   В той злой тишине, в той неверной, В тени разведенных мостов, Ходила она по Шпалерной, Моталась она у «Крестов». Ей в тягость? Да нет, ей не в тягость – Привычно, как росчерк пера, Вот если бы только не август, Не чертова эта пора! Таким же неверно-нелепым[11] Был давний тот август, когда Над черным бернгардтовским небом Стрельнула, как птица, беда, И разве не в августе снова, В еще неотмеренный год, Осудят мычанием слово, Последнюю совесть – в расход! Но это потом, а покуда Которую ночь – над Невой, Уже не надеясь на чудо, А только бы знать, что живой! И в сумраки вписана четко, Как вписана в нашу судьбу, По-царски небрежная челка, Прилипшая к мокрому лбу. О, шелест финских сосен, Награда за труды, Но вновь приходит осень – Пора твоей беды! И август, и как будто Все то же, как тогда, И врет мордастый Будда, Что горе – не беда! Но вьется, вьется челка Колечками на лбу, Уходит в ночь девчонка Пытать свою судьбу. Следят, следят из окон За нею сотни глаз А ей плевать, что поздно, Что комендантский час. По улице бессветной, Под окрик патрулей, Идет она бессмертной Походкою своей. На праздник и на плаху Идет она, как ты! По Пряжке, через Прагу – Искать свои «Кресты»! И пусть судачат вздорные соседи, Пусть кто-то обругает не со зла, Она домой вернется на рассвете И никому ни слова – где была… Но с мокрых пальцев облизнет чернила, И скажет, примостившись в уголке: «Прости, но мне бумаги не хватило, Я на твоем пишу черновике…»

Из-за поднимаемых в лирике политически острых тем у Галича возник конфликт с властями, в результате которого в 1971 году он исключён из Союза писателей, а в 1972 году из Союза кинематографистов. Галич был вынужден эмигрировать.   23 июня 1974 года Александр Галич выезжает на Запад.   Последние годы его жизни прошли в Норвегии, ФРГ, Франции.

Песня об отчем доме Александр Галич   Ты не часто мне снишься, мой Отчий Дом, Золотой мой, недолгий век. Но все то, что случится со мной потом, – Все отсюда берет разбег! Здесь однажды очнулся я, сын земной, И в глазах моих свет возник. Здесь мой первый гром говорил со мной И я понял его язык. Как же страшно мне было, мой Отчий Дом, Когда Некто с пустым лицом Мне сказал, усмехнувшись, что в доме том Я не сыном был, а жильцом. Угловым жильцом, что копит деньгу – Расплатиться за хлеб и кров. Он копит деньгу, и всегда в долгу, И не вырвется из долгов! – А в сыновней верности в мире сем Клялись многие – и не раз! – Так сказал мне Некто с пустым лицом И прищурил свинцовый глаз. И добавил: – А впрочем, слукавь, солги – Может, вымолишь тишь да гладь!.. Но уж если я должен платить долги, То зачем же при этом лгать?! И пускай я гроши наскребу с трудом, И пускай велика цена – Кредитор мой суровый, мой Отчий Дом, Я с тобой расплачусь сполна! Но когда под грохот чужих подков Грянет свет роковой зари – Я уйду, свободный от всех долгов, И назад меня не зови. Не зови вызволять тебя из огня, Не зови разделить беду. Не зови меня! Не зови меня… Не зови – Я и так приду!

19 декабря 1977 года Галич погиб в Париже в результате несчастного случая (поражение электрическим током). Имевшие место домыслы об иных причинах его смерти безосновательны.   На могиле Александра Галича на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа под Парижем крест с надписью: «Блаженный изгнани правды ради».   В 1988 году Галич восстановлен посмертно в Союзе кинематографистов и Союзе писателей.

И замирает близь и далечь В тоске несбывшихся времён, И что для жизни значит Галич, Мы лишь предчувствуем при нём.   Он в нас возвысил и восполнил, Что было низко и мертво. На грозный спрос в суде Господнем Ответим именем его.   И нет ни страха, ни позёрства Под вольной пушкинской листвой. Им наше время не спасётся, Но оправдается с лихвой.

Признание в любви Александр Галич   «Люди, я любил вас – будьте бдительны!»   Я люблю вас – глаза ваши, губы и волосы, Вас, усталых, что стали, до времени, старыми, Вас, убогих, которых газетные полосы Что ни день – то бесстыдными славят фанфарами! Сколько раз вас морочили, мяли, ворочали, Сколько раз соблазняли соблазнами тщетными… И как черти вы злы, и как ветер отходчивы, И – скупцы! – до чего ж вы бываете щедрыми! Она стоит – печальница Всех сущих на земле, Стоит, висит, качается В автобусной петле. А может, это поручни… Да, впрочем, все равно! И спать ложилась к полночи, И поднялась – темно. Всю жизнь жила – не охала, Не крыла белый свет. Два сына было – сокола, Обоих, нет, как нет! Один убит под Вислою, Другого хворь взяла! Она лишь зубы стиснула – И снова за дела. А мужа в Потьме льдиною Распутица смела. Она лишь брови сдвинула – И снова за дела. А дочь в больнице с язвою, А сдуру запил зять… И, думая про разное, – Билет забыла взять. И тут один с авоською И в шляпе, паразит! – С ухмылкою со свойскою Геройски ей грозит! Он палец указательный Ей чуть не в нос сует: – Какой, мол, несознательный, Еще, мол, есть народ! Она хотела высказать: – Задумалась, прости! А он, как глянул искоса, Как сумку сжал в горсти И – на одном дыхании Сто тысяч слов подряд! («Чем в шляпе – тем нахальнее!» Недаром говорят!) Он с рожею канальскою Гремит на весь вагон: – Что с кликой, мол, китайскою Стакнулся Пентагон! Мы во главе истории, Нам лупят в лоб шторма, А есть еще, которые Все хочут задарма! Без нас – конец истории, Без нас бы мир ослаб! А есть еще, которые Все хочут цап-царап! Ты, мать, пойми: неважно нам, Что дурость – твой обман. Но – фигурально – кажному Залезла ты в карман! Пятак – монетка малая, Ей вся цена – пятак. Но с неба каша манная Не падает за так! Она любому лакома, На кашу кажный лих!.. И тут она заплакала И весь вагон затих. Стоит она – печальница Всех сущих на земле, Стоит, висит, качается В автобусной петле. Бегут слезинки скорые, Стирает их кулак… И вот вам – вся история, И ей цена – пятак! Я люблю вас – глаза ваши, губы и волосы, Вас, усталых, что стали, до времени, старыми, Вас, убогих, которых газетные полосы Что ни день – то бесстыдными славят фанфарами! И пускай это время в нас ввинчено штопором, Пусть мы сами почти до предела заверчены, Но оставьте, пожалуйста, бдительность «операм»! Я люблю вас, люди! Будьте доверчивы!