Чехов 20 века: Художественный мир С. Довлатова

Чехов ХХ века Художественный мир прозы С.Д.Довлатова Довлат Автор - Шаповалова О.В. , учитель русского языка и литературы МБОУ «Лингвистическая гимназия № 20» г. Сарапул Удмуртская Республика

«новый автобиографизм» С. Довлатов стал родоначальником одного из течений постреализма, которое получило название «Новый автобиографизм» Довлатов превратил свою биографию в литературное произведение, в неисчерпаемый источник абсурдных, трагикомических сюжетов.

Благодаря этой рекламе сайт может продолжать свое существование, спасибо за просмотр.

а Версии одних и тех же событий своей жизни автор многократно варьирует: семья (цикл «Наши»), учеба в университете, служба во внутренних войсках («Зона»), первые литературные опыты и литературный адеграунд, журналистская работа в Эстонии (цикл «Компромисс»), работа экскурсоводом в Пушкинском заповеднике (повесть «Заповедник»), эмиграция («Филиал», «Иностранка»).

Профессия: рассказчик В записных книжках Довлатова есть классификация разных типов авторов (поэт – писатель – литератор) Рассказчик действует на уровне голоса и слуха. Прозаик -на уровне сердца, ума и души. Писатель – на космическом уровне. Рассказчик говорит о том, как живут люди. Прозаик – о том, как должны жить люди. Писатель – о том, ради чего живут люди.

Профессия: рассказчик В других случаях Довлатов сокращал эту триаду до двучлена, всегда сохраняя за собой скромное место рассказчика. Чехов занимает особое место в творчестве Довлатова : «Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. Однако похожим быть хочется на Чехова.

Довлатов и Чехов Довлатов-человек напоминал Чехова высоким ростом. Довлатов-рассказчик похож на Чехова много больше. Во-первых – краткостью. Довлатов написал дюжину книг. Это либо сборники рассказов, либо короткие повести. Все, что необходимо, рассказчик Довлатов умел рассказать в малых эпических жанрах.

Довлатов и Чехов Во-вторых, общей оказывается исходная точка чеховского и довлатовского художественных миров. У Довлатова много фраз-афоризмов, то непритязательно-смешных, то задумчиво-печальных.

Довлатов и Чехов Не меньше у него словесной игры, смешных фамилий, оговорок, переделанных цитат («Рожденный ползать летать … не хочет!» «кофе с молотком», «Две грубиянки – Сцилла Ефимовна и Харибда Абрамовна» «балерина – Калория Федичева»)

«Инверсия жизни» Довлатов не просто собирает и пересказывает анекдоты в записных книжках. Многие его сюжеты( как и чеховские) имеют анекдотическую природу, вырастают из анекдота. Важным для понимания прозы Довлатова является юмор. У Довлатова есть афоризм о нем: «Юмор – инверсия жизни. Лучше так: юмор – инверсия здравого смысла. Улыбка разума».

«глубочайшая серьезность» юмора Юмор для Довлатова – инструмент познания жизни. Юмор в отличие от других видов комического прекрасно сочетается с печалью и даже трагизмом, снисходительностью к людям и философским отношением к несовершенству бытия. Шопенгауэр говорил о скрывающейся в юморе «глубочайшей серьезности». Гоголевский смех сквозь слезы в этом смысле – принцип юмористического отношения к миру.

а Довлатов считал, что существуют противоположные понятия – «чувство юмора» и «чувство драмы». «Отсутствие чувства юмора – трагедия для писателя. Вернее катастрофа. Но и отсутствие чувства драмы – такая же беда». Чувство драмы обычно связано в прозе Довлатова с находящимся в центре повествования рассказчиком.

Правдоподобная выдумка В разных книгах он носит разные имена: Алиханов, Долматов и даже Сергей Довлатов. Довлатова-героя, как и других персонажей довлатовской прозы, носящих реальные имена, нельзя отождествлять с его создателем. Особенностью писательской манеры является правдоподобная выдумка, замаскированная под реальность.

а Отказываясь от писательских претензий на учительство, претендуя всего лишь на анекдотическую историю современной жизни, рассказывая о том, как живут люди, Довлатов вовсе не отрицал огромного воздействия литературы на человека, но связывал его не с проповедью, а с литературным качеством произведения, определяемым талантом.

Творческая анкета Сергея Довлатова Вообразим творческую анкету Сергея Довлатова: Любимый жанр – рассказ или короткая повесть Форма мышления – анекдот Личные предпочтения, свойство таланта - юмор Отношение к действительности – псевдодокументализм, выдумка, которая правдивее реальности Задача – рассказать о том, как живут люди Сверхзадача – вызвать глубокую эмоциональную реакцию, заставить читателя задуматься и хоть чуть-чуть измениться. Вообразим творческую анкету Сергея Довлатова: Любимый жанр – рассказ или короткая повесть Форма мышления – анекдот Личные предпочтения, свойство таланта - юмор Отношение к действительности – псевдодокументализм, выдумка, которая правдивее реальности Задача – рассказать о том, как живут люди Сверхзадача – вызвать глубокую эмоциональную реакцию, заставить читателя задуматься и хоть чуть-чуть измениться.

«попытка гармонизации мира» «Я пытаюсь вызвать у читателя ощущение нормы… одним из таких ощущений, связанных с нашим временем, стало ощущение надвигающегося абсурда, когда безумие становится более или менее нормальным явлением…

«попытка гармонизации мира» Значит, абсурд и безумие становятся чем-то естественным, а норма, т.е. поведение доброжелательное, спокойное, интеллигентное – становится из ряда вон выходящим событием… Вызвать у читателя ощущение, что это нормально, - это попытка гармонизации мира» («Писать об абсурде из любви к гармонии»)

В поисках нормы Бытовая и душевная неустроенность постоянно сопутствуют довлатовскому герою. Его жизнь никому не нужна и, по-видимому, бессмысленна. Однако персонажи лишь внешне похожи на того «маленького человека», который был болью и заботой классической русской литературы. Под пером Довлатова они вырастают в масштабные фигуры.

В поисках нормы Михал Иваныч из «Заповедника» с его безграничным простодушием и неподражаемой речью, большой ребенок Рафаэль Гонзалес из повести «Иностранка», «городской сумасшедший» Эрик Буш в «Компромиссе» и многие другие – все они живут в абсурдном, перевернутом мире, но другого не знают. В абсурдном мире единственной надеждой на спасение оказывается смех, поскольку чувство юмора означает наличие здравого смысла.

В поисках нормы В «Невидимой книге» герой «решил на время забыть о чести», чтобы напечататься в «толстом» журнале. Он накатал «два авторских листа тошнотворной елейной халтуры». «В «Неве» мой рассказ прочитали и отвергли… Я был озадачен. Я решился продать душу сатане, а что вышло? Вышло, что я душу сатане – подарил. Что может быть позорнее?..» При всей драматичности ситуации автор-герой сохраняет способность к юмору. Противостоять абсурду помогает творчество.

а Все эти сложные проблемы рассказчик Довлатов умел поставить и решить через внешне непритязательный анекдот. Структуру довлатовской книги можно представить таким образом: медленно вращается колесо большого центрального сюжета, а на нем беспрерывно и весело позвякивают бубенчики анекдотов.

«Чемодан»: вещие вещи «Чемодан» – одна из лучших довлатовских книг, написанных в эмиграции в Америке, но посвященная, как и почти вся проза Довлатова, России. Книга начинается эпиграфом из Блока: «Но и такой, моя Россия, ты всех краев дороже мне…». Блоковский образ России контрастен: он строится на противопоставлении благочестия и греховности, душевной щедрости и скопидомства, доброты и равнодушия.

«Чемодан»: вещие вещи Блоковское утвердительное да Довлатов заменяет сомневающимся но. Оно обращено не столько к блоковскому сюжету, сколько к сюжетам собственной прозы. В предисловии, перебирая заглавия, Довлатов словно ищет конструкцию книги, уточняет ее смысл. «От Маркса к Бродскому» – заглавие идеологическое, «Что я нажил» – словно колеблется между полюсами духовного и материального.

«Чемодан»: вещие вещи Окончательный вариант обращает повествование к быту. К немногим вещам, увезенным в эмиграцию. Каждый рассказ привязан к вещи и нанизан на стержень биографии главного героя. Восемь вещей – восемь историй. «вещественные знаки невещественных отношений», как говорил герой гончаровской «Обыкновенной истории», классической книги об утрате иллюзий.

, вызывая обвал воспоминаний. Памятник прошедшей жизни Даже в простых предметах, нас окружающих, есть своя философия и мистика. Вещи долговечнее человека, они переживают его, становясь памятником прошедшему времени и ушедшей жизни. Вещи обладают своей атмосферой. Они плотно срастаются с какой-нибудь ситуацией

, вызывая обвал воспоминаний. «значение» и «смысл» Психологи различают понятия «значение» и «смысл». Значение объективно, всеобще. Личностный смысл превращает обыкновенную материальную вещь в «храм духа» «Чемодан» – книга о личностных смыслах вещей, которые стали для автора этапами его судьбы. Воспоминанием о «такой России»

Предварительные итоги В книге подводятся предварительные итоги пропащей, бесценной, единственной жизни. Образ героя-повествователя складывается из вещей по принципу детской считалочки: «Точка, точка, запятая…». Носки, полуботинки, рубашка, костюм. Куртка, офицерский ремень. Шапка. Перчатки – вот и вышел человек-человечек. Это портрет на фоне вещей и времени.

а «Чемодан» - фрагментарная история молодого человека середины ХХ в. Обыкновенная российская история. Забавная и грустная. Развертывающаяся между полюсами анекдота и драмы. Все начинается с «копеечных», анекдотических историй . Фарцовщики купили носки, надеясь серьезно заработать – а на завтра ими завалили все магазины. («Креповые финские носки»)

а Стащил ради шутки работяга у начальника туфли – и тому пришлось притворяться больным, чтобы выйти из конфузной ситуации («Номенклатурные полуботинки») Приехал дружественный швед, шесть лет изучавший русский язык, писать книгу о России – но его приняли за шпиона и через неделю отправили обратно. («Приличный двубортный костюм»

а Однако эти простые сюжеты автор расцвечивает афоризмами, неожиданными гиперболами, психологическими парадоксами. Абсолютно бытовая , правдоподобная история о неудачной фарцовке на последней странице приобретает фантастический колорит. «Носки мы поделили. Каждый из нас взял 240 пар… После этого было многое» Злосчастные носки превращаются в фольклорную кашу, которая не кончается, сколько ее ни ешь.

Тень драмы Но даже в этом абсолютно анекдотическом тексте появляется тень драмы – рассказ о несчастной первой любви, из-за которой и возникла афера с носками. В последних сюжетах грусть, тоска накапливаются, тяжелеют, выходят на первый план, окончательно превращают анекдот в драму.

а «Поплиновая рубашка» – история трудных отношений повествователя с женой, рассказанная простодушно, сентиментально, почти по-карамзински: и писатели-неудачники любить умеют. Парадоксальное 20-летнеее существование двух не очень удачливых и не очень счастливых людей заканчивается просмотром семейного альбома.

а Кульминацией «Чемодана» становится последний рассказ «Шоферские перчатки». Банальная идея «пылкого Шлиппенбаха», расчетливого диссидента («Фильм будет, мягко говоря, аполитичный… Надеюсь, его посмотрят западные журналисты, что гарантирует международный резонанс»), посмотреть на советский Ленинград глазами его основателя Петра Великого приводит к неожиданному результату.

а Одетый Петром герой сначала мерзнет на стрелке Васильевского острова., а потом оказывается в очереди у пивного ларька. «Вокруг толпятся алкаши. Это будет потрясающе. Монарх среди подонков», - развивает свою идею неуемный Шлиппенбах. «Подонки» здесь не мерзавцы, а «люди дна». И – первый парадокс: воскресший император оказывается своим в этом жизненном маскараде.

а Ему удивляются так же мало, как ожившему Носу у Гоголя. Он – последний. Он подчиняется законам российского демократического похмельного общежития.»Стою. Тихонько двигаюсь к прилавку. Слышу – железнодорожник кому-то объясняет: «Я стою за лысым. Царь за мной. А ты будешь за царем…» (А.Платонов считал умение стоять в очереди одной из черт настоящего советского интеллигента)

а А активное вмешательство в жизнь диссидента-демократа («Шлиппенбах кричит: «Не вижу мизансцены! Где конфликт?! Ты должен вызвать антагонизм народных масс!») вызывает и это второй парадокс – резкий отпор «Ходят тут всякие сатирики… Такому бармалею место у параши…»

а Новая Полтавская битва завершается посрамлением шведского потомка: он смиряется, стоит, как все, и получает большую кружку пива с подогревом. Памятью об этом остаются шоферские перчатки, последняя вещь в чемодане.

Машина времени Довлатовский «Чемодан» становится машиной времени. Фанерный сундучок воспоминаний, полный вещих вещей. Жалкая и трогательная память об ушедшей жизни, о родине. «Но и такой, моя Россия, ты всех краев дороже мне…» Следующая книга должна была называться «Холодильник». Но для нее Довлатов успел написать только два рассказа. «Все интересуются, что там будет после смерти? После смерти начинается - история» («Записные книжки»)

а С 1990 г. Довлатова начали издавать на родине. Едва вернувшись в Россию, книги Довлатова стали анекдотической сагой об ушедшем времени. И лирической прозой о чем-то непреходящем.

а .

а .

т