Презентация на тему: Творчество О. Э. Мандельштама

Творчество О.Э.Мандельштама 1890 - 1938

Три периода творчества Творчество дореволюционное Творчество 1920-х гг., относительно свободных в идеологическом отношении Творчество 1930-х гг., связанное со временем укрепления сталинской диктатуры и репрессий.

Благодаря этой рекламе сайт может продолжать свое существование, спасибо за просмотр.

Сборники Мандельштама «Камень» 1913, 1916, 1923 «Tristia» 1922, 1923 (переработанное) «Стихотворения. 1921 – 1925» 1928 «Воронежские тетради» (при жизни изданы не были)

NOTRE DAME 1912г Где римский судия судил чужой народ, Стоит базилика, - и радостный и первый, Как некогда Адам , распластывая нервы, Играет мышцами крестовый легкий свод. Но выдаёт себя снаружи тайный план: Здесь позаботилась подпружных арок сила, Чтоб масса грузная стены не сокрушила, И свода дерзкого бездействует таран.

продолжение Стихийный лабиринт, непостижимый лес, Души готической рассудочная пропасть, Египетская мощь и христианства робость, С тростинкой рядом – дуб и всюду царь –отвес. Но чем внимательней, твердыня Notre Dame, Я изучал твои чудовищные рёбра, Тем чаще думал я: из тяжести недоброй И я когда-нибудь прекрасное создам.

«Бессонница. Гомер. Тугие паруса…» Бессонница. Гомер. Тугие паруса. Я список кораблей прочёл до середины: Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный, Что над Элладою когда-то поднялся. Как журавлиный клин в чужие рубежи – На головах царей божественная пена – Куда плывете вы? Когда бы не Елена, Что Троя вам одна, ахейские мужи? И море, и Гомер – всё движется любовью. Кого же слушать мне? И вот, Гомер молчит, И море черное, витийствуя, шумит И с тяжким грохотом подходит к изголовью. 1915г

1920г Сёстры – тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы. Медуницы и осы тяжёлую розу сосут, Человек умирает. Песок остывает согретый, А вчерашнее солнце на чёрных носилках несут. Ах, тяжёлые соты и нежные сети! Легче камень поднять, чем имя твоё повторить. У меня остаётся одна забота на свете: Золотая забота, как времени бремя избыть. Словно тёмную воду, я пью помутившийся воздух. Время вспахано плугом, и роза землёю была. В медленном водовороте тяжёлые нежные розы, Розы тяжесть и нежность в двойные венки заплела.

«Я вернулся в мой город…» 1930г Я вернулся в мой город, знакомый до слёз, До прожилок, до детских припухлых желёз. Ты вернулся сюда – так глотай же скорей Рыбий жир ленинградских речных фонарей, Узнавай же скорее декабрьский денёк, Где к зловещему дёгтю подмешан желток. Петербург! я ещё не хочу умирать: У тебя телефонов моих номера. Петербург! у меня ещё есть адреса, По которым найду мертвецов голоса. Я на лестнице чёрной живу, и в висок Ударяет мне вырванный с мясом звонок, И всю ночь напролёт жду гостей дорогих, Шевеля кандалами цепочек дверных.

1931г За гремучую доблесть грядущих веков, За высокое племя людей – Я лишился и чаши на пире отцов, И веселья, и чести своей. Мне на плечи кидается век-волкодав, Но не волк я по крови своей – Запихай меня лучше, как шапку в рукав Жаркой шубы сибирских степей… Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы, Ни кровавых костей в колесе, Чтоб сияли всю ночь голубые песцы Мне в своей первобытной красе, -

продолжение Уведи меня в ночь, где течёт Енисей И сосна до звезды достаёт, Потому что не волк я по крови своей И меня только равный убьёт.

Век. 1922г Век мой, зверь мой, кто сумеет Заглянуть в твои зрачки И своею кровью склеит Двух столетий позвонки? Кровь-строительница хлещет Горлом из земных вещей, Захребетник лишь трепещет На пороге новых дней. Тварь, покуда жизнь хватает, Донести хребет должна, И невидимым играет Позвоночником волна. Словно нежный хрящ ребёнка Век младенческой земли. Снова в жертву, как ягнёнка, Темя жизни принесли.

Продолжение. Чтобы вырвать век из плена, Чтобы новый мир начать, Узловатых дней колена Нужно флейтою связать. Это век волну колышет Человеческой тоской, И в траве гадюка дышит Мерой века золотой. И ещё набухнут почки, Брызнет зелени побег, Но разбит твой позвоночник, Мой прекрасный жалкий век!

Окончание. И с бессмысленной улыбкой Вспять глядишь, жесток и слаб, Словно зверь, когда-то гибкий, На следы своих же лап. Кровь-строительница хлещет Горлом из земных вещей И горящей рыбой мещет В берег тёплый хрящ морей. И с высокой сетки птичьей, От лазурных влажных глыб Льётся, льётся безразличье На смертельный твой ушиб.