МАТЕРИАЛ ДЛЯ ВЫСТУПЛЕНИЯ ПО ТЕМЕ'нАСИЛИЕ В ШКОЛЕ'

НАСИЛИЕ В ШКОЛЕ

КТО ЧАЩЕ ВСЕГО СТАНОВИТСЯ ЖЕРТВОЙ ШКОЛЬНОГО НАСИЛИЯ?

Школьное насилие - это вид насилия, при котором имеет место применение силы между детьми или учителями по отношению к ученикам, и в нашей культуре - крайне редко учениками по отношению к учителю. Школьное насилие подразделяется на эмоциональное и физическое.

Лемме Халдре (2000) определяет эмоциональное насилие как совершенное в отношении ученика или учителя деяние, которое направлено на ухудшение психологического благополучия жертвы.

Эмоциональное насилие вызывает у жертвы эмоциональное напряжение, унижая его и снижая его самооценку. Виды эмоционального насилия:

• насмешки, присвоение кличек, бесконечные замечания и необъективные оценки, высмеивание, унижение в присутствии других детей и пр.;

• отторжение, изоляция, отказ от общения с жертвой (с ребенком отказываются играть, заниматься, не хотят с ним сидеть за одной партой, не приглашают на дни рождения и т. д.).

Под физическим насилием подразумевают применение физической силы по отношению к ученику, соученику, в результате которого возможно нанесение физической травмы.

К физическому насилию относятся избиение, нанесение удара, шлепки, подзатыльники, порча и отнятие вещей и др. Обычно физическое и эмоциональное насилие сопутствуют друг другу. Насмешки и издевательства могут продолжаться длительное время, вызывая у жертвы длительные травмирующие переживания.

Жертвой может стать любой ребенок, но обычно для этого выбирают того, кто слабее или как-то отличается от других. Наиболее часто жертвами школьного насилия становятся дети, имеющие:

• физические недостатки. Детей с физическими недостатками - носящих очки, имеющих сниженный слух или с нарушениями движений (например, при ДЦП), то есть тех, кто не может дать адекватный отпор и защитить себя - обижают гораздо чаще;

• особенности поведения. Мишенью для насмешек и агрессии становятся замкнутые дети (интроверты и флегматики) или дети с импульсивным поведением (при ММД). В какой-то мере гиперактивные дети бывают слишком назойливыми, при этом более наивными и непосредственными, чем их сверстники. Они слишком глубоко приникают в личное пространство других детей и взрослых: влезают в чужие разговоры, игры, навязывают свое мнение, нетерпеливы в ожидании своей очереди в игре и т. д. По этим причинам они часто вызывают раздражение и получают «ответный удар». Гиперактивные дети могут быть как жертвами, так и насильниками, а нередко итеми и другими одновременно;

особенности внешности. Все то, что выделяет ребенка по внешнему виду из общей массы, может стать объектом для насмешек: рыжие волосы, веснушки, оттопыренные уши, кривые ноги, особенная форма головы, вес тела (полнота или худоба) и т. д.;

плохие социальные навыки. Есть дети, у которых не выработана психологическая защита от вербального и физического насилия по причине недостаточного опыта общения и самовыражения. По сравнению с детьми, у которых социальные навыки развиты в соответствии с их возрастом, дети с неразвитыми социальными навыками легче принимают роль жертвы. Принявший роль жертвы смиряется с ситуацией как с неизбежностью, часто даже внутренне находит оправдание насильнику: «...ну, значит, я такой, стою этого, заслужил это».

• страх перед школой. Он чаще возникает у тех, кто идет в школу с отрицательными социальными ожиданиями в отношении нее. Иногда этот страх индуцируется от родителей, у которых самих были проблемы в школьном возрасте. Пусковым механизмом возникновения страха могут стать рассказы о злой учительнице и плохих оценках. Ребенок, проявляющий неуверенность и страх перед школой, легче станет объектом для издевок одноклассников;

отсутствие опыта жизни в коллективе (домашние дети). Дети, не посещающие до школы детский коллектив, могут не иметь необходимых навыков, позволяющих справляться с проблемами в общении. При этом часто они могут превосходить своей эрудицией и умениями детей, ходивших в детский сад;

болезни. Существует масса расстройств, которые вызывают насмешки и издевательства сверстников: эпилепсия, тики и гиперкинезы, заикание, энурез (недержание мочи), энкопрез (недержаниекала), нарушения речи - дислалия (косноязычие), дисграфия (безграмотное письмо), дислексия (нарушение обучению чтению), дискалькулия (нарушение обучению счету) и т. д.;

низкий интеллект и трудности в обучении. Низкие способности детерминируют и более низкую обучаемость ребенка. Плохая успеваемость формирует низкую самооценку: «Я не справлюсь. Я хуже других» и т. д. Низкая самооценка в одном случае может способствовать формированию роли жертвы, а в другом - насильственному поведению как варианту компенсации (Asher, Dodge, 1986).Таким образом, ребенок с низким уровнем интеллекта и трудностями в обучении может стать как жертвой школьного насилия, таки насильником

ПОСЛЕДСТВИЯ ШКОЛЬНОГО НАСИЛИЯ.

Школьное насилие оказывает на детей прямое и косвенное влияние.

Во-первых, длительные школьные издевки сказываются на собственном «Я» ребенка. Падает самооценка, он чувствует себя затравленным. Такой ребенок в дальнейшем пытается избегать отношений с другими людьми. Часто бывает и наоборот - другие дети избегают дружбы с жертвами насилия, поскольку боятся, что сами станут жертвами, следуя старой учительской логике: «Каков твой друг - таков и ты». В результате этого формирование дружеских отношений может стать проблемой для жертвы, а отверженность в школе нередко экстраполируется и на другие сферы социальных отношений. Такой ребенок и в дальнейшем может жить по «программе неудачника».

Во-вторых, попадание в роль жертвы является причиной низкого статуса в группе, проблем в учебе и поведении. У таких детей высок риск развития нервно-психических и поведенческих расстройств. Для жертв школьного насилия чаще характерны невротические расстройства, депрессия, нарушения сна и аппетита, в худшем случае возможно формирование посттравматического синдрома.

В-третьих, у подростков школьное насилие вызывает нарушения в развитии идентичности. Длительный стресс порождает чувство безнадежности и безысходности, что, в свою очередь, является благоприятной почвой для возникновения мыслей о суициде.

Приведенный ниже реальный случай из практики иллюстрирует все сложности диагностики, вмешательства, а также последствия насилия в школе. Он поучителен во всех отношениях. К сожалению, это далеко не единственный случай, и смею вас заверить, в настоящее время практически в каждой школе есть «своя Елена Александровна», а иногда и не одна, которая применяет подобные «педагогические методы» и «приемы». За каждой подобной ситуацией стоит детская трагедия, последствия которой, в том числе и отдаленные, столь травматичны и мало предсказуемы, что накладывают отпечаток и на формирование личности, и на психическое здоровье ребенка. Все изложенные события подлинные, изменены лишь имена пострадавших детей.

На консультацию к психологу пришла мама девочки, взволнованная изменениями в поведении ребенка. На момент консультации Инна училась во втором классе. Первый класс она закончила с другим учителем, вследствие сокращения численности детей класс был расформирован, и с нового учебного года девочка пошла в новый класс. С самого начала мама заметила происходящие с дочерью перемены и не могла понять, с чем они связаны. Девочка стала капризной, неуверенной, не такой веселой, как раньше. У нее появились суицидные высказывания. Когда мама укладывала дочку спать, та плакала и спрашивала, «зачем она родилась», просила, чтобы мама ночью ее задушила, «потому что она плохая». Подобные мысли преследовали девочку и в дальнейшем, на протяжении длительного времени. 4 сентября дочь принесла первую двойку, впоследствии двойки посыпались как из рога изобилия. За малейшую оплошность - 2, за безошибочно выполненную работу - См. Ни одной похвалы, ни одного поощрения. Начались слезы и проклятия со стороны Инны. Она называла школу «дурацкой», отказывалась идти туда, плакала от страха, что учительница опять будет кричать на нее и ругать. Выполнение домашних заданий растягивалось до 22-23 часов, сопровождалось бурными слезами и сопротивлением. Поскольку девочка еще училась в музыкальном лицее искусств, где демонстрировала блестящие способности и играла в оркестре, то, естественно, к урокам она приступала по возвращении из музыкальной школы - вечером.

Мама, будучи сама педагогом (логопедом), разделяла традиционные для нашей культуры мифы, что «учитель всегда прав». Она пыталась объяснить дочери требования учителя, стараясь оправдать педагога, не подрывая ее авторитета, пока не столкнулась с реальностью, которая была столь чудовищной, что потребовала срочных мер по спасению ребенка. Мама пыталась сотрудничать с учителем - неоднократно подходила к ней за советом в отношении приготовления домашних заданий. Елена Александровна успокаивала маму, говоря, что у нее замечательная, добрая, умная девочка, просто проходит адаптация, привыкание к новому коллективу и требованиям педагога. Однако учитель подобное доверие родителя использовала по-своему. После того как мама в очередной раз подошла к учителю за советом и помощью (дочь очень долго делает домашние задания), на следующее утро она выставила Инну перед всем классом и объявила детям, что она «делает уроки до десяти вечера и сделать правильно не может». Девочка пришла домой заплаканная, кричала на мать, зачем она рассказывает всем, «какая она плохая». Инна говорила, что все дети после этого над ней смеялись, обзывали дурочкой. Такие случаи унижений не были единичными. Если девочка напишет что-то неправильно, учитель демонстрирует детям ее тетрадь, и дети смеются над ней, обзывая «двоечницей и дурой». А ведь контрольные работы Инна выполняла на 4 и 5, в первом классе была лучшей ученицей.

В первом полугодии Инна неоднократно рассказывала маме, что учительница бьет детей по голове. Она била головой о классную доску девочку за то, что та не могла решить задачу или пришла без сменной обуви и т. д. Мама спрашивала дочку, бьет ли ее Елена Александровна. Та отвечала, что не бьет, но она очень боится, что будет бить. Постепенно картина «боевых действий» вырисовывалась четче: все дети были жертвами - и те, кого наказывали, и тот, кто был свидетелем насилия, также был травмирован, поскольку ждал своей очереди.

Когда мама давала дочери линейку «не того размера», она плакала и говорила, что учительница ее сломает. Кроме того, что учитель постоянно кричала на Инну, она настраивала и детей против нее, выставляя в негативном свете. В конце концов от эмоционального насилия учительница перешла к физическому. Методы физического наказания применялись неоднократно, однако маме девочка об этом не говорила. Тому было несколько причин:

• во-первых, мама защищала учительницу, а не дочь. Во всяком случае, субъективно девочка воспринимала это так. И девочка боялась признаться, думая, что попадет еще и от матери;

• во-вторых, учительница была мастером манипуляции и после применения физического воздействия демонстрировала более дружелюбное отношение к ребенку, внушая ему, что данное наказание он заслужил. «Если бы ты не списывал на контрольной, то не получил бы подзатыльник», тем самым создавая в детском сознании чувство вины, а у остальных - представление о том, что он «сам виноват, заработал».

Однажды одноклассница рассказала маме Инны, что учительница оттаскала ее дочь за волосы так, «что голова моталась из стороны в сторону», только за то, что писала «не так, как учили». Только после прямых вопросов матери девочка подтвердила этот факт, что указывает на наличие посттравматического синдрома. Через несколько дней девочка пришла домой вся в слезах: учительница «набила ее по попе» и велела принести в понедельник ремень. Инна сказала, что плачет не от физической боли, а от унижения, так как это происходило на глазах у всего класса. В выходные дни девочка постоянно спрашивала мать, нашла ли она ремень. Однако мать решила разобраться, что происходит, и пойти к учительнице. В понедельник перед выходом в школу Инна опять расплакалась из-за того, что мать отказалась дать ей ремень. Она отказывалась идти без него в школу, так как боялась, что учительница снова будет на нее кричать.

Перед тем как разговаривать с учительницей, мама расспросила детей из класса. Дети ей подтвердили все эти факты и сказали, что им жалко Инну, потому что Елена Александровна «буквально измывается над ней непонятно почему».

Важно отметить, что жертвой физического и эмоционального насилия была не только Инна, а много детей. Дети также рассказали, что по классу летают учебники, тетради, линейки и другие школьные принадлежности, если ребенок принес или достал «не то, что надо». Однажды одноклассница Инны вернулась из школы с синяком на лбу. Она объяснила маме, что не успела наклониться и учительница попала учебником ей по лбу, но «кидала она не в нее, а в другого мальчика»?!... Самым отвратительным было то, что многие родители знали о происходящем в классе, но боялись говорить об этом, потому что «их детям станет еще хуже». А дети после очередной расправы уже и не жаловались, так как родители не защитили их прошлый раз. Когда впоследствии мы опрашивали всех детей из этого класса, они охотно рассказывали нам, как учительница издевалась над другими детьми, но молчали относительно себя. И лишь после специальным образом поставленных вопросов они рассказывали о себе. Когда они говорили, у многих дрожали губы, некоторые плакали. Это свидетельствовало о том, что все дети были травмированы. Постепенно масштабы катастрофы расширялись.

Итак, началось с обращения мамы по поводу суицидальных высказываний восьмилетней дочери. И как это часто бывает, мы обнаруживаем парность случаев - на консультацию пришла еще одна девочка с мамой. Причиной направления были жалобы педагога на поведение девочки: отвлекается на уроках, замыкается, молчит при беседах с учителем, однократно самовольно ушла из школы домой и т. д. При прояснении ситуации с уходом из школы обнаружилось, что Катя из мед-пункта пошла домой, а не в класс, поскольку боится учителя и из-за того, что одноклассники «обзывают ее дурочкой». Из беседы с Катей и ее мамой выяснилось, что на протяжении всего учебного года учительница неоднократно таскала ее за волосы за то, что она забывала сменную обувь, - «чуть не поднимала за волосы над партой», ударяла по спине и «подшлепывала», «хватала за руку, чуть не вывихнув ее» (чему мама была свидетелем). Кроме того, учительница хватала девочку за шиворот, толкая в спину, «тащила» к завучу за то, что она не пришла в школу из-за плохого самочувствия и справку не принесла; кричала на Катю (в том числе и при маме), ругала, унижая перед всем классом. Класс, в котором учится Катя, учительница называла «классом идиотов» и «классом дураков». Девочка также подтвердила, что подобные действия происходили и в отношении других учеников этого же класса.

Знакомая картина навела нас на вопрос, на который мы получили утвердительный ответ: обе девочки учились в одном классе. Центр, в который обратились родители, относился к системе ППМС-цетров. Организация оказания психологической помощи в нем предполагает анонимность, независимость от образовательных структур и комплексность оказываемой помощи. Поэтому мы никогда не спрашиваем ни фамилии, ни школы, если только сам клиент не захочет сообщить. Но здесь случай был другой, и решение этого вопроса требовало официального вмешательства, выход на образовательное учреждение, поскольку спасать надо было не одного ребенка, а весь класс. Кроме того, официальное обращение сразу в несколько инстанций (медицинские учреждения для освидетельствования, прокуратуру для правовой оценки, Комитет по образованию для административного решения) оставляет меньше шансов для администрации школы это дело замять, не предавая огласке. Помните, руководство школы всегда больше обеспокоена падением своего реноме, нежели проблемами жертв, а за выраженной готовностью к сотрудничеству очень часто скрывается желание держать ситуацию под контролем. Как сказал один из заместителей директора этой школы, вошедший в комиссию по выяснению обстоятельств данного случая насилия: «Мы вас поддерживаем, сами страдаем от этого педагога и готовы работать вместе с вами, но главное - чтобы престиж нашей школы не пострадал!» Социальный заказ этого «засланного казачка» был столь очевиден, что он его даже не скрывал. Лишь официальный уровень взаимоотношений, без каких-либо соглашений и компромиссов позволит довести дело до конца. Поэтому если вы работаете с проблемой насилия в школе, то готовьтесь к «войне», и будьте готовы к тому, что «линия фронта» может пройти совсем не там, где вы ожидаете.

Но к такому выводу, к сожалению, пришли позже, сначала мы пытались помочь Инне, так как ситуация была острой и надо было срочно выводить ее из этого кошмара.

Мы предложили маме перевести дочку в другую школу, а уже потом устраивать разбирательства. Во-первых, девочку надо было обязательно вывести из-под удара. Во-вторых, в таких случаях следует избегать «шлейфа славы», который неизбежно бывает и мешает ребенку все начать заново. В-третьих, это следовало бы сделать и по другой причине - девочка переживала острое стрессовое расстройство (по МКБ-10 F.43) и любой стимул (одноклассники, разговоры, бывшая учительница, да и сама школа) вызывал бы у нее оживание травматического опыта - воспоминания и тяжелые переживания, эмоционально возвращая ее в ситуацию травмы.

Для быстрого и успешного выздоровления было необходимо изменить обстановку, однако мама решила иначе. Она сочла, что перевода в параллельный класс будет достаточно. И как мы ни пытались переубедить, у нас это не вышло. Жизнь оказалась сильнее. Мама воспитывала Инну одна, и возить в другую школу для нее было просто невозможно из-за работы, а эта школа была во дворе и Инна могла самостоятельно возвращаться домой. Опять же, в другом классе были знакомые дети, с которыми она ходила в детский сад и училась в первом классе, пока его не расформировали. Мы тогда и предположить не могли, как можем «подставить» ребенка, поскольку еще не понимали до конца, с кем имеем дело.

Для решения вопроса о переводе в другой класс мы пришли к завучу начальной школы. Мы изложили в докладной все известные нам факты насилия, применяемые учителем к этим девочкам, с требованием решить вопрос не только о переводе, но и о профессиональной пригодности педагога и его срочной замене. К нашей беседе присоединился директор, который заверил, что «примет срочные меры, разберется», и если факты подтвердятся, то «уволит немедленно по статье». Он просил, чтобы к нему подошла мама, написала заявление, в котором все подробно изложила, после чего он издаст приказ о переводе. Мы просили, чтобы в новом классе девочке дали время на адаптацию, так как в нем шло значительное опережение по программе. Кроме того, мы просили, чтобы ее пока не аттестовывали, т. е. не ставили оценок, особенно плохих (так как был конец III четверти и легко предположить, с какими оценками ее выпустила бы Е. А.). Мы также договорились о том, что не будем пока раскрывать новому учителю причин перевода, чтобы не будоражить учительский коллектив и лишний раз не травмировать ребенка. Но утечка информации все-таки произошла, и не по нашей вине. Мама пришла к директору во вторник, сделала все, что он просил: объяснила ситуацию, написала заявление с просьбой о переводе, но не со среды, а с понедельника (она почему-то решила, что новую жизнь лучше начинать с новой недели). Девочке, естественно, ничего пока о переводе не сказали, - надо было еще как-то доучиться до конца недели в старом классе. Но профессиональная тайна и наша педагогическая система - вещи несовместные.

Елена Александровна была в учительском коллективе начальной школы неформальным лидером, возглавляя оппозицию администрации. Осуществляя свою «подрывную» деятельность - периодически засылая в разные контролирующие органы соответствующие бумаги, она способствовала снятию с должности 5 завучей за 4 года. В школе проверка шла за проверкой, администрация получала один выговор за другим, поэтому намерение затравленного директора наконец всем продемонстрировать, «кто здесь хозяин», воспользовавшись ситуацией, было понятным, но, как показали дальнейшие события, было лишь пустым сотрясанием воздуха.

Надо немного сказать о Елене Александровне. Она «воспитала» целую плеяду молодых и преданных ей учителей, что называется, по своему образу и подобию - наглых, таких же злых, с таким же отношением к детям. Поэтому о переводе стало известно в тот же день, и Елена Александровна не могла допустить, чтобы ее слово не было последним. Она пока еще не была в курсе всего, что ей инкриминируют, но знала, что девочку переводят по жалобе родителя. Возможность отыграться представилась очень скоро. Для начала она обезопасила себя бумажками: написала на имя завуча бумагу, в которой представила Инну как «проблемного, бесконтрольного, брошенного ребенка, который систематически недоделывает домашние задания или делает их неправильно». Завуч ознакомила мать с этим «документом» и заявила, что у Инны есть задержки психического развития (ЗПР) с вытекающими из этого последствиями. Но это было не самое страшное. Главный удар был впереди.

Вечером после возвращения из музыкальной школы девочка выполняла домашние задания и у нее кончилась синяя паста в ручке. Другой ручки не было, достать синюю пасту тоже было невозможно, так как было уже 23 часа. Мама предложила дочери писать черной пастой или карандашом. Девочка отказалась, так как знала, что учительница не разрешает писать никакой другой пастой, кроме синей, и заметила, что Елена Александровна опять будет ее ругать. Но мама резонно ответила, что лучше выполнить задания черной пастой, чем прийти в школу с невыполненными уроками.

На следующий день во время самостоятельной работы учительница при проверке тетрадей с домашней работой обнаруживает «криминал». И тут «час расплаты» настал. «Кто тебе разрешил писать черной пастой?» - кричит она на девочку. Инна, оцепенев от страха, тихо пытается ей объяснить: «Мама сказала, что...» Обрывая ребенка на полуслове, Елена Александровна как заверещит: «Ах, мама разрешила... Забирай свои вещи и иди из этого класса, видеть тебя не могу. Мне такие девочки в моем классе не нужны!» При этом Инна замерла, не зная, что делать дальше. Учительница, чтобы усилить унижение, скинула все ее школьные принадлежности на пол. Девочка начала плакать, ползая по полу, стала собирать укатившиеся карандаши и резинки. Однако учительница на этом не успокоилась. Она собрала все то, что оставалось на парте, и комом втиснула в портфель и за шиворот вытолкнула девочку в коридор. После этого продолжила вести уроки. Инна проплакала два урока и перемену, учитель к ней не подходила. Девочка не знала, что ей делать дальше, куда идти. Она еще не имела опыта, позволяющего справиться с подобной ситуацией. Всех, кого учительница раньше выгоняла из класса, потом возвращала, поэтому Инна, сотрясаясь от рыданий, покорно ждала своей участи. Но Елена Александровна не вышла к ней. Дети на перемене подходили к Инне и успокаивали, жалели девочку. Инна, устав от переживаний и неизвестности, решила идти домой. Только она начала спускаться по лестнице, вдруг слышит вопль: «Кто тебе разрешил уходить?» Учительница взяла Инну за руку и отвела в тот класс, куда ее планировали отвести с понедельника, но Елена Александровна это сделала в среду. Мама, отведя ее утром в один класс, после уроков встретила рыдающей в другом.

А Елена Александровна и здесь получила свои «девиденды». Через час на консультативном приеме Катя нам описала эту ситуацию так: «...училка озверела до того, что Инну выгнала из школы только за то, что она писала черной пастой...». Для восьмилетнего ребенка эта ситуация воспринимается как катастрофа, не так, как для подростка, который «почтет за честь» быть выгнанным. Несмотря на то, что Кате от Елены Александровны попадало не меньше и она также панически ее боялась, все равно она не реагировала так тяжело, как Инна, она смогла выработать защиту. Ее высокая толерантность к насилию объяснялась очень просто - мама дома била точно также по голове за двойки и поведение.

Для Инны все было по-другому. Она получила новую травму, которой не должно было быть, если бы она ушла сразу в другую школу. Мама сообщила, что ее перевели в другой класс, однако облегчения не наступило. Вечером страх и гнев, прорывающийся сквозь слезы, возобновились вновь. Ее опять охватил ужас: она вдруг осознала, что не знает расписание на завтра, какие были заданы уроки, но очень хорошо понимает, что бывает за невыполненные домашние задания. Этот опыт у нее есть. И девочка закатывает матери истерику, заявляя что «лучше она останется дурой на всю жизнь, но в школу больше не пойдет». Вечером того же дня суицидные высказывания вновь актуализируются, но девочка уже не поддается на уговоры, она уже никому не верит - ни матери, ни психологу, потому что «.. .все стало только хуже, а не лучше, как обещали...»

Утром мать в слезах приходит к нам, и мы принимаем решение - направить Инну в кризисную службу на консультацию к психиатру для освидетельствования ее состояния. Во-первых, игнорировать суицидные высказывания в этой ситуации мы не имели права, потому что никто и никогда не знает наверняка, насколько они серьезны. Во-вторых, учитывая ее состояние, она нуждалась в приеме препаратов, которые немного бы сгладили симптоматику. Сама Инна уже не могла справиться, адаптационные возможности к тому времени исчерпались: у нее были нарушения сна - трудности при засыпании, кошмары с многократными пробуждениями за ночь, снижение аппетита, психосоматические жалобы - головные боли, боли в области желудка и пр. В-третьих, нужно было также получить объективный документ от психиатра, свидетельствующий о глубине нарушения психического здоровья ребенка вследствие психотравмы. Без этого документа в суде доказать причинение вреда вследствие эмоционального и физического насилия невозможно.

Кризисная служба очень оперативно обследовала ребенка, оказав всестороннюю помощь, в том числе и направив соответствующие документы в городской Комитет по образованию, откуда впоследствии выехал инспектор для выяснения обстоятельств дела. К чести инспекции городского комитета, они не стали тянуть резину и активно принялись руководить работой комиссии, в дальнейшем дали объективную оценку происходящим в школе событиям, рекомендовав директору уволить учителя по статье.

Все факты насилия подтвердились и выявились новые. Мы опрашивали не только пострадавших второклашек в присутствии их родителей, социального педагога и замдиректора школы, но и несколько поколений ее бывших учеников: кого она «убрала» из своего класса и тех, кто уже заканчивал обучение в этой школе. К сожалению, педагога от работы никто не отстранил, поэтому все дети очень боялись говорить правду, некоторые подвергались давлению родителей, которые приказали им молчать или говорить неправду: «...а то потом, если ее не снимут, хуже будет». Это значительно осложняло интервьюирование детей, и поскольку все они были запуганы учителем, это причиняло им дополнительные переживания и вызывало страх за свое будущее. Елена Александровна провела и хорошую «профилактику».

После того как мы вменили администрации ответственность за нанесение Инне дополнительной психотравмы, приведшей к ухудшению ее состояния, а именно: из-за утечки информации пострадала девочка, директор вынес выговор учительнице за «самовольный перевод ученицы в другой класс». Не за то, что она сделала с ребенком, т. е. не за эмоциональное насилие, а за то, что она без приказа директора осуществила перевод! Кроме этого, он дал ей «для ознакомления» заявление матери Инны, написанное на его имя, где были описаны все факты применяемого учителем насилия к детям этого класса! Нам он свой поступок объяснил так: «Я был обязан ей объяснить, за что выношу выговор...» Да, объяснить, но не знакомить со служебной информацией! Это было очередное предательство, которое также осложнило интервьюирование детей и нанесло еще одну травму девочке в последующем.

То, до чего додумалась и что осуществила в дальнейшем Елена Александровна, вообще трудно было даже предположить. Сделав ксерокопию с этого заявления, она устроила «показательное чтение» этого заявления с соответствующими комментариями перед своими учениками.

Она медленно зачитывала все изложенные там ее «подвиги», комментируя это так: «Дети, скажите мне, разве такое было? Разве я кого-нибудь била?» Все дети в оцепенении молчали, не зная, как себя вести, сбитые с толку этим лицемерием. Свое «показательное выступление» она закончила словами, имеющими ключевое значение для всех: «Тот, кто это написал, ответит мне за это!» Таким образом она сделала предупреждение для всех.

На следующей же перемене дети все рассказали в соответствующей интерпретации Инне, которая уже училась в другом классе.

Девочка приходит домой, сотрясаясь от рыданий, бросается к матери со словами: «Зачем ты на Елену Александровну написала? Теперь она тебя в тюрьму посадит!» Реакция вполне естественная, потому что после потери отца по причине развода перед ней встала перспектива потери матери - единственной опоры. По крайней мере, восьмилетняя девочка субъективно это воспринимала именно так, переживая от страха. Она-то знала, что от бывшей учительницы можно ожидать чего угодно.

В таких условиях необходимо было срочно отстранить учителя от работы, чтобы вызвать дознавателей из прокуратуры и дать детям возможность спокойно описать ситуацию. Однако при такой процедуре и после такой «профилактики» оставался риск, что запуганные дети не подтвердят события и факты насилия, проявленного по отношению к другим. Поэтому мы все-таки стали работать, не подключая прокуратуру, только по фактам насилия в отношении Инны. Хотя, если бы пришли «тети и дяди в погонах» и провели дознание, для детей это было бы более травматично, но лишило бы Елену Александровну всякой надежды выйти сухой из воды. Даже того, что мы обнаружили, было достаточно для открытия уголовного дела.

Вот выдержки из протоколов бесед с детьми и их родителями. Мы проводили достаточно щадящее интервью, «присоединяясь» к ребенку постепенно, но избежать прямых вопросов не представлялось возможным. Процедура проведения интервью описана в практической части данного пособия. Здесь же представлены лишь отрывки, которые демонстрируют, как ребенок воспринимал насилие: его интерпретация события, чувства, когнитивные оценки стресса (кто виноват? за что?), а также возможные искажения, связанные с переработкой стресса. Одно из проявлений посттравматического синдрома - отсутствие в памяти полной картины травматических событий, а также ее искаженное восприятие.

- ...Правда ли, что учитель обижал Инну и Катю? -Да, - отвечает Ваня.

Как? Ты можешь вспомнить, как это было?

Кричала, за волосы таскала Инну, иногда ребят называла идиотами, дураками. Чаще всего кричала на Антона. - В этот момент у мальчика задрожали губы и он начал плакать. Успокоившись немного, он продолжил: - Один раз она вывела его из класса и, кажется, била, и еще кого-то, не помню. Антон плакал, ему было больно. Может, она его ударила об стену. Был грохот. Она еще обижала Юлю, Иру, Ксению. Фамилию не помню. Женю.

А что она делала?

Взяла Женю за волосы, подвела от места к доске и ткнула головой в доску. А на девочек кричала.

Это было только один раз?

Нет. Наверное, два раза, может, и больше. Да, она еще Женю за уши таскала - подняла за ухо из-за парты

А как называла Козлова Сережу?

Козлом. Говорила, что фамилия у него подходящая.

За что?

За то, что он часто поворачивается, болтает, за другое. Инну называла аферисткой.

-За что?

- За плохую домашнюю работу.

- Говорила ли Елена Александровна Инне принести ремень? -Да, сказала, чтобы принесла ремень и повесила на стул.

Зачем?

Чтобы бить.

А тебя Елена Александровна обижала?

Дала мне подзатыльник, потому что подумала, что я списываю на контрольной работе. Кричала на меня.

- Когда это было?

Месяц назад.

Тебе было больно?-Да.

Кричала? Что? Как-то тебя называла?

Хулиган, как-то еще, но я не помню.

-Расскажи, а правда ли, что Елена Александровна выставляла Инну перед всем классом и ругала? Было такое?

-Да. Ругала за черную пасту, заставила собрать вещи и вывела из класса со словами: «Такая бессовестная мне не нужна. Иди в другой класс. Видеть тебя не могу!»

- За что?

- Не знаю.

- А что делала Елена Александровна после того, как выгнала Инну?

- Она ее подтолкнула к дверям, а сама вернулась в класс. Мы потом видели, что Инна плакала, она ждала целый урок. У нас был урок математики, а потом урок труда.

- Я вот что-то не поняла из рассказа твоих одноклассников, действительно Елена Александровна зачитала письмо мамы Инны классу?

-Да.

- А что она вам сказала?

Сказала, что тот, кто писал это письмо, еще ответит.

Мы обращаемся к маме мальчика:

- Вы что-то хотели сказать, может, добавить?

-Да. В беседе с бабушкой после уроков Елена Александровна сказала: «Если Ваня что-то делает не так, я разрешаю мальчикам из класса его побить». Из-за плохого поведения, видимо. Мы у нее учимся только с этого учебного года. Она заявила бабушке, что его надо наказывать ремнем.

Мама считает, что сын боится Е. А., сам мальчик это подтвердил.

Выдержка из разговора с Женей о событии годовалой давности, но раны от которого еще не затянулись.

.Ребята нам сказали, что Елена Александровна вывела тебя за ухо в коридор. Действительно так и было?

-Да. - Мальчик при этом меняется в лице. В его глазах - слезы.

- Что произошло в коридоре?

- Елена Александровна ударила меня рукой по голове.

- За что?

- Я забыл.

- Тебе было больно?

-Да.

-Дети нам сказали, что ты заплакал.

-Да.

- Куда ты пошел потом?

- В класс.

- Покажи, как ударила Елена Александровна?

- Она схватила меня за челку и ударила головой об стену (показывает).

- Голова болела?

- У меня на затылке была шишка.

- А Антона так на уроке ударила?

-Да.

- Ты маме сказал об этом?

-Да. Мама спросила, откуда у меня шишка. Я сказал, что ударила учительница.

- Мама подходила к учителю?

- Я не знаю.

Больше мальчик не жаловался маме, потому что она не защитила его в первый раз. Вариантов эмоционального и психологического насилия очень много. Причем давлению подвергались не только дети, но и их родители. Вот еще два случая.

Группу детей она вывела в другой класс через помещение, в котором располагалась психолого-медико-педагогическая комиссия. Мы еще тогда очень удивились, когда к нам прислали половину класса, забракованных ею. Обследовав всех, только у одного ребенка мы определили задержку, и то незначительную, на фоне микросоциальной запущенности. Все остальные имели соответствующее возрасту интеллектуальное развитие. Выкинуть их тогда, в течение первого года, в класс коррекции ей не удалось, но жертвы наметила. У некоторых родителей сдали нервы раньше, и они перевели своих детей. Этот разговор состоялся с дедушкой девочки, которая была переведена.

- Что вы можете сказать по поводу перевода вашей внучки в другой класс?

- В первый же день знакомства - 1 сентября -учительница сказала Маше: «Ты останешься на второй год со своими знаниями». Маша сразу заплакала. Внучка не ходила в детский сад и к школе не была подготовлена. Это и не понравилось учителю. А 2 или 3 сентября я сам встретился с учительницей и в присутствии внучки она сказала то же самое. Внучка не хотела после этого ходить в школу, стала получать одни двойки и тройки, даже если знала материал, все равно получала двойки.* *Хотя в первом классе запрещено ставить оценки. - Примеч. автора.

- Все мне советовали перевести ее в другую школу. Маша в течение сентября каждый день плакала, в школу ходила с большим нежеланием. Учительница давила на нее. В третьей четверти Елена Александровна вызвала меня и заявила: «Маша вообще не пойдет во второй класс,ей место в спецшколе». После этих слов меня заставили написать заявление о переводе. Внучка не хотела учиться у Елены Александровны. Сейчас Маша учится на 4 и 5, ходит в школу с удовольствием, а Елена Александровна только орала на мою внучку. Мое мнение такое - ее вообще к детям допускать нельзя.

Другого ребенка она доводила долго и методично. Оказалось, что мы его знали до интервью, он был одним из тех, кого она направила на РПМПК. Ребеночек был очень хороший, спокойный, воспитывался бабушкой и отцом. Мама год назад умерла от рака. До смерти матери он жил только с ней, в сад не ходил, потому что некому было водить. Об отце Алеша узнал незадолго до смерти матери. Отец выпивал, и мать не жила с ним. Смерть матери для мальчика была очень сильным ударом, в нашем разговоре о ней он говорил в настоящем времени и со слезами на глазах. В основном ребенком занималась бабушка. Так как отцовство не было подтверждено юридически, то на нее оформили опекунство. Семья материально жила очень трудно, практически на пенсию бабушки и небольшое пособие по опеке. Но мальчик был ухоженным, чистеньким, хотя, конечно, донашивал старое. Бабушка действительно занималась внуком. По настоянию Елены Александровны обследовала его у всех специалистов - невропатолога, психиатра, психолога, логопеда, дефектолога. Поэтому у нас, в отличие от нее, не было оснований считать, что он заброшенный ребенок. Хотя, конечно, помочь ему с уроками пожилая, простая женщина не могла, и он ходил на продленку. Вот что нам рассказала бабушка о причинах перевода мальчика в другой класс:

- Елена Александровна говорила, что ей не нравится его прическа, пенал, рюкзак, школьные принадлежности. Мне кажется, что она его невзлюбила. Внук ходил в школу с большой неохотой, говоря, что лучше бы в другой школе учиться. Алеша долго думает, и это ей не нравилось. Она отправила нас к невропатологу и психологу. Ей не понравилось, как Алеша оделся для фотографирования, сказав ребенку при всех: «...нельзя было что-нибудь понаряднее надеть?», прекрасно зная о материальных трудностях нашей семьи. Один раз, когда надо было делать очередной взнос на классные нужды, в семье не было денег. И она на повышенных тонах в присутствии всех детей отчитала меня как девчонку за то, что мы, с ее точки зрения, «непорядочны в деньгах». В этом классе его и ребята обижали...

Мы немного поговорили с мальчиком о сегодняшней его жизни, он рассказал, с кем дружит, чем занимается. Чувствовал себя свободно, встретив как старых знакомых, охотно отвечал на вопросы. Однако нам пришлось задать главный для нас вопрос, и сразу мимика лица изменилась

-Алеша, как тебе жилось в первом классе?

Непосредственная детская улыбка сменилась мимическим выражением горя, образовав складку между бровями и сопровождаясь глубоким вздохом. Мы сначала подумали, что он не будет с нами говорить, замкнется, как это бывало уже раньше, если его спрашивали о маме. Но он ответил:

- Плохо.

-Это как?

-Ну...

Тут его толкает в бок бабушка и говорит:

- Говори, ну что ты боишься! Скажи, как было, не бойся!

- С силой дергала за волосы, когда не слушался.

- А еще?

- Обижала. Кричала на меня.

- Из-за чего?

- Из-за поведения, оценки... Про некоторых ребят говорила, что они ничего не соображают, что у них не все с головой в порядке, называла дураками. Она заставила Марка (сейчас он учится в другой школе) удариться головой об стену три раза, сказала: «Бейся об стену», и он ударился.

И тут его как прорвало, мы уже не могли остановить, но о себе он предпочитал пока молчать.

-У девочки, не помню, как зовут, все скинула с парты: ручки, учебники. Тоже таскала за волосы, некоторых ребят таскала за ухо. Когда я забыл краски, Елена Александровна взяла меня и Павлика за ухо и вывела в коридор, потом, через некоторое время, впустила.

- Тебе было обидно?

- Да, поэтому я не рассказывал дома.

- Ты боялся Елену Александровну?

- Когда - да, а когда и нет.

- А новую учительницу боишься?

- Нет.

- Как тебе сейчас в новом классе?

- Намного лучше, нравится учиться.

- Тебе кого-нибудь жалко из тех, кто остался учиться в классе у Елены Александровны?

- Сережу, его иногда обижала учительница и одноклассники. Елена Александровна тоже таскала его за волосы. Один раз обозвала козлом: «Тебя не зря так назвали, ты такой и есть» (речь шла о Сереже Козлове).

Как говорится, нет худа без добра. Этим детям - Маше и Алеше очень крупно повезло с новой учительницей, пожалуй единственной в этой школе, кому можно доверить своего ребенка. Ее отношение к детям, порой очень трудным в поведенческом и учебном плане (ведь там были дети и с «задержкой»), вызывало глубокое уважение. Вокруг нее всегда были дети, на перемене к ней было не пробиться. Если бы они с самого начала попали к ней, то многих рубцов удалось бы избежать.

Мы не можем воспроизвести материалы интервью в полном объеме, но дети подтвердили все факты насилия, которые имели место в отношении Инны, Кати, Сережи, Жени и многих других детей.

Для нас также было важно определить: кто перед нами? как давно она перешла черту дозволенного? что это - система и стиль работы, хорошо осознаваемые насильником, или периодические срывы плохо контролируемого аффекта? Чем больше мы общались с жертвами, тем более убеждались, что это не ситуационно обусловленная агрессия, а образ жизни. Поэтому ни на какое раскаяние с ее стороны рассчитывать не приходилось.

Один из ее бывших детей, а ныне - учащийся 9-го класса, к сожалению, уже девиантный подросток, сказал о ней: «...Да она не одну линейку о мою голову сломала!..» Прошло столько времени, а это запечатлелось в памяти, поскольку было слишком травматичным.

Поговорив с ней, мы убедились в своих подозрениях. Перед нами была наглая, лгущая прямо в лицо, уверенная в себе, совершенно непробиваемая, распоясавшаяся из-за безнаказанности, достаточно хорошо выглядящая, тридцатидевятилетняя женщина. Ее волнение выдавало лишь то, что даже в разговоре с нами она позволяла себе металл в голосе, периодически срываясь на повышенные тона подобно эстрадному певцу Витасу. Она была учителем высшей категории. Имела двоих детей и была разведена. Категорически отрицая все выявленные факты насилия, она утверждала: «Дети врут! Я этого никогда не делала!» На наш вопрос: «Зачем им лгать?» она не могла дать вразумительного ответа, уходя в глухую защиту, говоря, что «.. .она поражена, обижена и т. д.» Она категорически отрицала и свой вклад в то, что происходило с Инной и другими детьми, заявив безапелляционно нам: «...это все идет от семьи, и школа здесь не виновата».

Кроме того^ она организовала демарш в составе родительского комитета в свою защиту, который оббивал пороги инспекции городского Комитета образования с требованием оставить им этого «замечательного» педагога. Никакие аргументы по поводу того, что их детей этот «замечательный» педагог уже искалечил: ничего, кроме крика, они не понимают и что с ними будет дальше - неизвестно, не возымели никакого действия. А ведь все дети травмированы, все - жертвы. И те, над кем она издевалась, и те, кто был свидетелем насилия, испытывали тот же ужас, поскольку в любой момент могли оказаться на их месте. Но родители, видимо, считали, что если они сейчас ей помогут, то уж к их детям она будет относиться безупречно, принося в жертву других. Они заявляли, что их детей она не обижала и они им ничего подобного о других не говорили. Родители договорились до полного абсурда: «Когда мы учились, нас тоже учителя били по рукам. Ну и что? Выросли не хуже других!»

Однако раз они помнят об этом до сих пор, значит, тоже являются жертвами, поэтому и не видят ничего страшного в школьном насилии, - порог толерантности насилия повышен.

Родители жертв и мы были просто обескуражены цинизмом взрослых. Но на этом «наступление» Елены Александровны не закончилось.

Теперь давление стали оказывать на мать Инны. Начались звонки с просьбой «встретиться и поговорить». Мы запретили маме встречаться с ней или с кем-либо от нее как при свидетелях, так и разговаривать по телефону, поскольку теперь уже знали, с кем имеем дело. Директора тоже предупредили: если это не прекратится, то мы обратимся в прокуратуру. После этого давление стали оказывать по-другому.

Учительница, в классе которой теперь училась Инна, стала говорить «ненавязчиво» маме, что «она не должна так поступать с Еленой Александровной и т. д.». И в качестве подтверждения убедительности ее слов у Инны опять появились двойки. Нет, ее не били, не унижали, но и не поддерживали, не помогали, холодно демонстрируя дистанцию как напоминание о причинах ее перевода. Учитывая, что класс, в котором она раньше училась, серьезно отставал в программе, то мотивировать плохие оценки не составляло труда

. Все объективно, ни к чему не придерешься. Инна опять оказалась заложницей, и ее состояние в таких условиях не могло улучшиться. Снова встал и требовал срочного решения вопрос о переводе в другую школу.

Инну перевели, но и здесь администрация бывшей школы не могла удержаться от соблазна, чтобы не дать соответствующую характеристику, естественно, неофициальную. Поэтому и девочку, и маму в новой школе восприняли настороженно, выдвинув массу условий и заранее потребовав от матери заявления, в котором она обязалась «не предъявлять претензий к школе в случае неуспешного освоения дочерью учебной программы», что совершенно незаконно. Но в дальнейшем оно не потребовалось директору, так как Инна спокойно наверстала упущенное и успешно учится в новой школе, совмещая обучение с занятиями музыкой.

Можно сказать, что самое страшное уже позади, но за этим стоят месяцы индивидуальной и кропотливой психотерапевтической работы. Психолог, работающий с ней и мамой, использовала большой репертуар различных техник, которые помогали девочке отреагировать эту ситуацию, давали ей поддержку. Однако главная задача или проблема, с которой нужно было работать, - это вернуть доверие ребенка к взрослым. Терапевтическое значение имели не только игровые техники, но и рисуночные тесты, которые традиционно используются в психодиагностике. Рисуя, ребенок в той или иной степени проживал свой травматический опыт, позволяя чувствам выплеснуться и кинестетически выразиться на бумаге. Рисуночная терапия работала до тех пор, пока ребенок не смог говорить о травме. Затем присоединились игровая психотерапия, сказкотерапия и гештальттерапия.

Pиc. 1. Несуществующее животное

На рис. 1 изображено несуществующее животное Инны, которое она назвала стоножкой. Придуманный девочкой рассказ очень хорошо иллюстрирует, как она перерабатывает стрессовую ситуацию и как это отражает ее жизненный опыт в школе. «Живет стоножка в пещере. Каждый ее может раздавить. Поэтому выходит из пещеры только по ночам, чтобы никто с ней ничего не сделал. Дружит с муравьями и маленькими букашками». Представленный ниже спонтанный рассказ она придумала, играя с игрушками. Игрушки она выбирала сама. Главным героем был маленький петушок, который по размерам был в несколько раз меньше других героев. «...Петушок громко пел. Все звери стали его ругать и каждый - обижать: слон топтал, заяц прыгнул так, что петушок испугался, лев чуть хвост не откусил, лягушка квакнула ему прямо в ухо, волк чуть его не съел, гном закричал на него, лошади топали копытами, лев гонялся за ним целый час, медведь чуть не съел, бегемот чуть не затащил его в болото и т.д.». Сочиняя сказку, девочка проигрывала все эти действия животных.

В работе со школьным насилием можно использовать практически все техники, которыми пользуются при терапии посттравматитеских стрессовых расстройств. Главное, чтобы помощь была оказана как можно раньше.

В заключение следует заметить, что школьное насилие не является изолированной от общества проблемой. Оно тесно связано с изменениями во всем обществе и в семейной жизни. Весь этот структурный стресс, который провоцируется стрессорами повседневной жизни, окружает не только взрослого, но и ребенка. Взрослый может уменьшить негативное влияние на ребенка ситуационного стресса, поэтому ни один случай школьного насилия, выявленный взрослым, не должен остаться без внимания и вмешательства. Поскольку у акта насилия имеются свои причины, оказывая помощь жертве, не следует забывать и о том, что часто и насильник нуждается в помощи, особенно если это ребенок. Зачастую вместо оказания помощи взрослые ограничиваются только наказанием виновника плохого поступка - исключением из школы или направлением в спецшколу.

P. S. Мы спасли одного ребенка. А как быть с теми, кто остался? Для открытия уголовного дела необходимо было заявление родителя потерпевшего или директора школы. Но мама Инны отказалась писать заявление в прокуратуру, мотивировав это тем, что ее ребенок «и так уже настрадался, а другие родители пусть сами думают о своих детях». Директору школы писать в прокуратуру, понятное дело, было совсем не нужно. Это означало бы компрометировать себя. Но, чтобы мы сами не обратились в прокуратуру, он нам клятвенно обещал ее уволить в соответствии с рекомендацией инспекции городского Комитета образования. И обманул в очередной раз - не уволил, видимо боясь судебного разбирательства, которое в таких случаях неизбежно. Мы это обнаружили только в сентябре, когда новый учебный год уже начался и время, к сожалению, было упущено навсегда, потому что начинать надо было все заново. А это означало бы, что этих несчастных детишек уже допрашивали бы дознаватели без всякого «присоединения», прямо в лоб о том, что хочется забыть и не вспоминать больше. Мы не были уверены, что по истечении такого количества времени дети все подтвердят, ведь они еще продолжали учиться у Елены Александровны, и подставлять их мы не имели права. А медицинские документы, подтверждающие причинение вреда ребенку, были только на Инну, которую мама просила не беспокоить. Нашу Фемиду интересуют только зафиксированные документами синяки, ссадины, гематомы, переломы, а на остальном, как сказал прокурор, «дело до суда не довести». Вот и выходит, что существующая в настоящий момент система защищает не жертву, а насильника.

И последнее. Спустя несколько месяцев приходит к нам мама на консультацию с сыном из той же школы. И опять я слышу о том же самом - хватание за волосы и за ухо, подзатыльники, публичные оскорбления и пр., - как говорится, до боли знакомый почерк. Спрашиваю имя и фамилию учителя - не совпадает. Звоню завучу в школу и говорю: «Кто сейчас работает на замене во втором классе?» Называют педагога. Я рассказываю о том, что происходит. И мне сообщают, что замещает больного педагога воспитатель группы продленного дня, учитель начальных классов, пенсионерка, которая, самое интересное, приходится матерью Елене Александровне. Вот теперь все стало понятно. Выходит, что Е. А. - сама жертва?! Вот уж действительно - все идет из семьи... А ведь старшая дочь Е. А. пошла по ее стопам: учится в педагогическом училище, продолжая семейные традиции, собирается стать учителем начальных классов...

СРЕДОВЫЕ ФАКТОРЫ РИСКА НАСИЛИЯ В ШКОЛЕ

Школьному насилию способствуют:

1. Анонимность больших школ и отсутствие многообразия выбора образовательных учреждений. Не каждому ребенку в силу его особенностей подходит большая шумная школа. Некоторые дети

чувствуют и ведут себя лучше в маленьких классах, находясь в спокойном коллективе. Перегруженность учебной программы, шумная атмосфера могут негативно отразиться на эмоционально лабильных и гиперактивных детях с неустойчивой нервной системой, заводить и возбуждать их. В большом школьном коллективе к насилию предрасполагает и большая анонимность, т. е. меньшая вероятность выявления акта насилия и его ограничения, в силу того что учителю трудно «дойти» до каждого, углубиться в его проблемы и пр. Отсутствие поблизости других школ, ограничения в выборе также развязывают руки учителям-насильникам, поскольку дети и родители вынуждены терпеть произвол - им некуда деваться, ребенка каждый день далеко в школу возить не будешь, особенно если она в нескольких километрах и нет доступного транспортного сообщения. В одной из таких школ, расположенной в военном городке, из-за учительского беспредела в течение 2 лет было совершено 3 суицида выпускницами старших классов.

2. Плохой микроклимат в учительском коллективе. Насильствен-ность в поведении учителя обусловлена, в принципе, теми же факторами, что и у детей. В учительских коллективах, имеющих авторитарный стиль руководства, такие же отношения, что и между учениками и учителями: «Кто сверху - тот и сильнее». Раздражительность, неудовлетворенность учителей может выплескиваться и переходить в агрессию по отношению к детям. Если учитель позволяет внешним факторам оказывать на себя влияние (неурядицы дома, конфликты с администрацией и т. д.), то его профессионализм подвергается большому сомнению. К сожалению, профессиональное выгорание зачастую вымещают на учениках.

3. Равнодушное и безучастное отношение. Перегруженные работой учителя часто не вмешиваются в детские разборки, говорят жалующимся родителям: «Пусть дети сами разбираются». Если к учительскому произволу также относятся и соученики, и родители -«.. .но моего ребенка она ведь не обижает», и руководство школы, то насильник ощущает себя безнаказанным.