Выступление на конференции, посвящённой 100-летию А.И. Солженицына.

Стихи узников ГУЛага и под впечатлением ОТТУДА:

Стихи - это боль и защита от боли,

И - если возможно! - игра.

Бубенчики пляшут зимой в чистом поле,

На кончике пляшут пера.





Стихи - это боль и целительный пластырь,

Каким утишается боль,

Каким утешает мгновенно лекарство -

Его чудодейственна роль.





Стихи - это боль, это скорая помощь,

Чужие, свои - всё равно,

Аптекарь шагает от дома до дома,

Под каждое ходит окно.





Стихи - это тот дополнительный градус

Любых человечьих страстей,

Каким накаляется проза на радость

Хранителей детских затей.





Рецептом ли модным, рецептом старинным

Фармакологических книг,

Стихи - как таблетка нитроглецирина,

Положенная под язык.





Среди всевозможных разрывов и бедствий

С облаткой дежурит поэт.

Стихи - это просто подручное средство,

Индивидуальный пакет.

Варлам Шаламов.

Варла́м Ти́хонович Шала́мов (5 июня (18 июня) 1907 - 17

января 1982 года) - русский прозаик и поэт советского времени.

Создатель одного из литературных циклов о советских лагерях.

* * *

Поэзия - дело седых,

Не мальчиков, а мужчин,

Израненных, немолодых,

Покрытых рубцами морщин.



Сто жизней проживших сполна

Не мальчиков, а мужчин,

Поднявшихся с самого дна

К заоблачной дали вершин.



Познание горных высот,

Подводных, душевных глубин,

Поэзия - вызревший плод

И белое пламя седин.

Варлам Шаламов

* * *

Я видел всё: песок и снег,

Пургу и зной.

Что может вынесть человек -

Всё пережито мной.



И кости мне ломал приклад,

Чужой сапог.

И я побился об заклад,

Что не поможет Бог.



Ведь Богу, Богу-то зачем

Галерный раб?

И не помочь ему ничем,

Он истощён и слаб.



Я проиграл своё пари,

Рискуя головой.

Сегодня - что ни говори,

Я с вами - и живой.





​Варлам Шаламов

* * *

Мой бедный мозг, мой хрупкий разум,

Как много ты всего хранишь!

И всё больнее с каждым разом

Тревожно вслушиваться в тишь.



В глухую тишь безмолвной думы,

Что не отступит никогда,

Где, странны, пёстры и угрюмы,

Живут ушедшие года.



Там всё по-прежнему, как было.

И майский полдень, и пурга.

И друга черная могила,

И жёсткое лицо врага...



Там жизнь моя войной разбита

На дальнем-дальнем рубеже...

И даже то, что позабыто,

Живёт невидимо в душе.



Живёт, как вербы у дороги,

Как синь покинутых полей,

Как ветер боли и тревоги

Над бедной родиной моей.

Анатолий Жигулин

* * *

Жизнь! Нечаянная радость.

Счастье, выпавшее мне.

Зорь вечерняя прохладность,

Белый иней на стерне.



И война, и лютый голод.

И тайга - сибирский бор.

И колючий, жгучий холод

Ледяных гранитных гор.



Всяко было, трудно было

На земле твоих дорог.

Было так, что уходила

И сама ты из-под ног.



Как бы ни было тревожно,

Говорил себе: держись!

Ведь иначе невозможно,

Потому что это - жизнь.



Все приму, что мчится мимо

По дорогам бытия...

Жаль, что ты неповторима,

Жизнь прекрасная моя.

Анатолий Жигулин 1976.

* * *

О, жизнь моя, не уходи!..

О, жизнь моя, не уходи,

Как ветер в поле!

Ещё достаточно в груди

Любви и боли.

Ещё дубрава у бугра

Листвой колышет,

И дальний голос топора

Почти не слышен.

И под ногой ещё шуршат

Сухие прутья,

И липы тонкие дрожат

У перепутья,

Ещё гудит по жилам кровь

В надежде вечной,

И вечной кажется любовь

И бесконечной.

Но с каждым годом уже круг

И строже время

Моих друзей, моих подруг,

Моих деревьев.

О, хрупкий мир моей души,

И даль лесная!

Живи, блаженствуй и дыши,

Беды не зная…

Прозрачен лес, закат багров

И месяц вышел.

И дальний голос топоров

Почти не слышен.

О, жизнь моя, не уходи,

Как ветер в поле!

Ещё достаточно в груди

Любви и боли!..

1980

Анатолий Жигулин.

* * * Осип Мандельштам.

За гремучую доблесть грядущих веков,

За высокое племя людей

Я лишился и чаши на пире отцов,

И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,

Но не волк я по крови своей,

Запихай меня лучше, как шапку, в рукав

Жаркой шубы сибирских степей.



Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,

Ни кровавых кровей в колесе,

Чтоб сияли всю ночь голубые песцы

Мне в своей первобытной красе,



Уведи меня в ночь, где течет Енисей

И сосна до звезды достает,

Потому что не волк я по крови своей

И меня только равный убьет.

17-28 марта 1931, конец 1935

* * *

Полынный берег, мостик шаткий.

Песок холодный и сухой.

И вьются ласточки-касатки

Над покосившейся стрехой.



Россия... Выжженная болью

В моей простреленной груди.

Твоих плетней сырые колья

Весной пытаются цвести.



И я такой же - гнутый, битый,

Прошедший много горьких вех,

Твоей изрубленной ракиты

Упрямо выживший побег.



Анатолий Жигулин 1965



* * *

Жизнь! Нечаянная радость.

Счастье, выпавшее мне.

Зорь вечерняя прохладность,

Белый иней на стерне.



И война, и лютый голод.

И тайга - сибирский бор.

И колючий, жгучий холод

Ледяных гранитных гор.



Всяко было, трудно было

На земле твоих дорог.

Было так, что уходила

И сама ты из-под ног.



Как бы ни было тревожно,

Говорил себе: держись!

Ведь иначе невозможно,

Потому что это - жизнь.



Все приму, что мчится мимо

По дорогам бытия...

Жаль, что ты неповторима,

Жизнь прекрасная моя.



Анатолий Жигулин 1976.



* * *

Семен Самуилович Виленский (род. 1928) - основатель и глава историко-литературного общества "Возвращение", узник сталинский лагерей, поэт, мемуарист, издатель.

В 1945 поступил на филологический факультет МГУ. В 1948 был арестован по обвинению в антисоветской агитации за критические стихи о Сталине.

Сначала содержался в Сухановке, одной из самых ужасных сталинских тюрем, отбыл срок на Колыме. В 1963 г. создает Колымское товарищество, которое после крушения советской власти становиться обществом "Возвращение". Оно объединяет литераторов, прошедших концлагеря. "Возвращение" - единственное специализированное издательство, выпускающее литературу, связанную с

тоталитарными режимами (не только со сталинским, но и нацистским).

Выпущены такие знаковые книги как "Доднесь тяготеет", антология узниц ГУЛАГа, "Дети ГУЛАГа", антология поэзии узников ГУЛАГа, стихи Домбровского, "Собибор", о восстании в нацистском концлагере и многие другие, более ста. Ведется также и другая общественная работа, проводятся международные конференции "Сопротивление в ГУЛАГе", выпускается журнал узников тоталитарных систем "Воля".

Поводырь.



Куда ни пойдёшь наудачу,

Под радугой мир голубой,

И всюду на тысячи зрячих

Один бедолага слепой.

А, впрочем, бывает иначе:

Под радугой - чёрная ширь,

Где мечутся тысячи зрячих

И с ними слепой поводырь.

1948

***

Звон колокольный дальний -

В камеру вместе с рассветом.

Колокол слышу печальный:

«Где ты? - доносится. - Где ты?»



«Здесь я!..» - И слёзы привета,

Слёзы неволи скупые.

Не перед Богом это -

Перед тобой, Россия.

1948

***

В промёрзшем теле жизни мало,

И ты, душа моя, устала

И разлучаешься со мной,

Оцепеневшая в молчанье

На этой ярмарке страданий,

На карусели ледяной.

1949



***

Как похожи луна с Колымою,

Когда ночью в метельную муть

Проплывают одна над другою,

Друг на друга не смея взглянуть.



Словно вдовы, сойдясь на свиданье,

За туманами прячут лицо.

Только светится перстень-страданье,

Ледяное земное кольцо.

1955

Семен Виленский

Широкий день. М.: Возвращение, 2006.

Колымский этап



Семен Виленский



Юрию Осиповичу Домбровскому

Идут,

От ветра встречного пьянея,

И строятся безмолвными рядами.

Потом выносят трупы.

Считают.

И холодно глядят немые сопки.



...Стоят живые мёртвыми рядами.



Их принимает некто из ГУЛАГа

И шарит наторёнными глазами

По синегубым, по землистым лицам

И повторяет, словно заклинанье:

- Вопросы есть?

- Вопросы есть?

Штыки блестят на солнце.

- Вопросы есть? -

Клыки овчарки скалят.

А высоко,

Незримы и неслышны,

Торжественно поют людские души.

1955



Он построил свой дом между ночью и днём,

Серый каменный дом, и звенит в нём ключами.

- Это ночь? Признавайся! - пытает он днём.

- Это день? Признавайся! - пытает ночами.

Он дознаньем замучить готов до конца,

Носом лезет в сердца, а не только глазами.

Интересно бы знать, из какого яйца

Вылупляются люди с такими носами.

Середина 1950-х



Не год, не два

В ночные смены -

На послушании в аду -

Я рушил каменные стены

И перекатывал руду.

Но с рельсов падала нередко

На поворотах вагонетка -

Её я грудью подымал,

И люди, серые от пыли,

Ко мне на помощь приходили.

...Так добывали мы металл.

Середина 1950-х



Семен Виленский.

* * * Н.П. Кугушева

Никому такое не приснится,

Жизнь - сплошной безумный бред.

Выползают тихие мокрицы

И ползут, ползут на скудный свет.

Свет дрожит. В углах сгустились тени.

Грязные тарелки на столе.

Листьями неведомых растений

Зимний холод вышит на стекле.

Пахнет дымом. С потолочных балок

Глина осыпается и пыль.

Человек уныл, бесправен, жалок.

Безутешна жизненная быль.

Елена Тагер была арестована в 1937 году (пытки, унижения ) и получила 10 лет. Как она проводила их на Колыме, можно только догадываться. Первое из сохранившихся колымских стихотворений помечено 1943 годом, второе - 1945-м:



* * *

Приснилось мне, что старые друзья

Опомнились, раскаялись, вернулись

И что ко мне, тревожа и дразня,

Приветливые руки протянулись.





И, дружеские руки отстраняя,

Я говорю без гнева, без досады:

- Друзья мои, не трогайте меня,

мне ничего ни от кого не надо.



Человек весь изболелся, весь - живая рана...., но НЕ СЛОМЛЕН. Вы только вчитайтесь в эти строки!!! Самые зрелые годы - целых 18 лет!- провела в тюрьмах, лагерях и ссылке.

***

Отдайся крову темной ночи,

Печаль и слабость затаи;

Пусть летний дождь любовно мочит

Седые волосы твои.





Спокойно вспомни все, что было:

Труды и дни, добро и зло,

И счастье - то, что изменило,

И горе- то, что не сломило

И что прошло, прошло, прошло…





Чужим богам и ложным требам

Не уступив своей души,-

Спокойно спи под теплым небом,

В земной приветливой тиши.





Елена Тагер

Пристань Находка (под Владивостоком),

Первая вольная ночь. Июнь, 1948 г.

* * *

А я живу на Украине



Извечен желтизны и сини -

земли и неба договор…

А я живу на Украине

с рождения и до сих пор.



От материнского начала

светила мне ее заря,

и нас война лишь разлучала

да северные лагеря.



В ее хлебах и кукурузке

мальчишкой, прячась ото всех,

я стих выплакивал по-русски,

не полагаясь на успех.



В свой дух вобрав ее природу,

ее простор, ее покой,

я о себе не думал сроду,

национальности какой,



но чуял в сумерках и молньях,

в переполохе воробьев

у двух народов разномовных

одну печаль, одну любовь.



У тех и тех - одни святыни,

один Христос, одна душа, -

и я живу на Украине,

двойным причастием дыша…



Иной из сытых и одетых,

дав самостийности обет,

меж тем давно спровадил деток

в чужую даль от здешних бед.



Приедет на день, сучий сыне,

и разглагольствует о ней…

А я живу на Украине,

на милой родине моей.



Я, как иные патриоты,

петляя в мыслях наобум,

не доводил ее до рвоты

речами льстивыми с трибун.



Я, как другие, не старался

любить ее издалека,

не жив ни часа без Тараса,

Сковороды, Кармелюка.



Но сердцу памятно и свято,

как на последние рубли

до Лавры Киевской когда-то

крестьяне русские брели.



И я тоски не пересилю,

сказать по правде, я боюсь

за Украину и Россию,

что разорвали свой союз.



Откуда свету быть при тучах?

Рассудок меркнет от обид,

но верю, что в летах грядущих

нас Бог навек соединит…



Над очеретом, над калиной

сияет сладостная высь,

в которой мы с Костенко Линой,

как брат с сестрою, обнялись.



Я не для дальних, не для близких

сложил заветную тетрадь,

и мне без песен украинских

не быть, не жить, не умирать.



Когда ударю сердцем оземь,

а это будет на заре,

я попрошу сыграть на кобзе

последнего из кобзарей.



И днем с огнем во мне гордыни

национальной не найдешь,

но я живу на Украине,

да и зароете в нее ж.



Дал Бог на ней укорениться,

все беды с родиной деля.

У русского и украинца -

Одна судьба, одна земля.

</ 1992

Борис Чичибабин.

* * *