Статья по литературе. Александр Блок (11 класс)

«Стыдно любить «свое»…» (А. Блок)

Нравственная «Максима» символизма в трагедии Александра Блока

</<font face="Times New Roman, serif">12 июля 1917 года Блок сделал в дневнике запись: «Стыдно любить «свое». Он всегда больше думал о правде, чем о счастье. Нелюбовь к «своему», ненависть к «любимому» - лейтмотив писем, дневников, записных книжек поэта. В начале 1907 года выходят статьи Блока «О лирике» и А. Белого «Против музыки». Близки статьи двух друзей-врагов, братьев-антиподов. Ценным для Блока стал гуманизм. А свое любимое - это прошлое. Блок же был загипнотизирован будущим и готов был на любые жертвы ради него. Жертвы, вызванные чувством социально-исторической вины и наслаждением гибельным «сладостью» самоотречения. Слово «сладко». Дневники Блока: «Больно, когда падает береза в дедовском саду. Но приятно, сладко, когда Галилея и Бруно сжигают на костре, когда Сервантес изранен в в боях, когда Данте умирает на паперти или «Работай, работай, работай: ты будешь с уродским горбом За долгой и честной работой, За долгим и честным трудом». Потому - если Блок осознает гуманизм, интеллигенцию «своим» родным по крови, то последует проклятие, осуждение, «сладкое» самоотречение. Но это предостережение высказано в виде вопроса. А это может быть и отрицательный ответ. Не значит. Но поэт отвечает себе именно так. В его бескомпромиссности сыграло свою роль переживание известий о страшном Мессинском землетрясении. «Перед лицом разбушевавшейся стихии приспущен надменный флаг культуры». Но ведь это ничтожно мало перед лицом той катастрофы, которая называется современной жизнью. Но этого ничтожно мало: только полное покаяние, только полное самоотречение, даже от самого дорого, - так оформлен вывод поэта. Позже в статье «Крушение гуманизма» Блок отрекся от Мессины, чья гибель так сердечно, мучительно потрясла его десятилетием раньше: «Все то в искусстве, над чем дрожала цивилизация, - от всего этого, может быть, не останется ничего. Останется, несомненно, только то, что гнала и преследовала цивилизация, - дух музыки». В 1918-1919 годах блок приветствовал «крушение гуманизма». Наступившее будущее крушило кровно дорогой поэту гуманизм, и он принимает это крушение так же, как принимал, любя лирику, проклятия лирике «от Савонаролы», - присоединяя к проклятиям свой голос. Эта мысль четко определилась в 1909 году: «Самые смелые из нас потряслись бы, узнав, на что посягнут грядущие варвары, какие перлы творения исчезнут без следа под радостно разрушающими руками людей будущего! Уже при дверях то время, когда неслыханному разрушению подвергнется искусство. Возмездие падет и на него: за то, что оно отравляло и, отравляя, отлучало от жизни; за то, что его смертельно любила маленькая кучка людей». Это разрушение «сладко» - так можно ответить на языке поэта. Он любил «особенно» - его любовь требовала гибельного испытания для любимого. «Культуру нужно любить так, чтобы ее гибель не была страшна (то есть она в числе всего достойного любви»), - записывает поэт в августе 1909 года, и этой мысли суждено было большое будущее и в творчестве, и в самоопределении Блока в годы революции. Есть такая легенда, что Луначарский «не выдержал» известия о разрушении Кремля и не то закатил истерику, не то подал в отставку. Зато Блок, носивший в сердце «прозрачную нежность Кремля», выдержал! «Не бойтесь разрушения кремлей, дворцов, картин, книг. Беречь их для народа надо, но потеряв их народ не все потеряет. Дворец разрушаемый - не дворец. Кремль, стираемый с лица земли, - не кремль. Кремль у нас в сердце». Возникает беспощадный выбор, которым поэт испытывает и культуру, и общество, и себя самого: если ничто не выдержало кровавого испытания, пало под варварской рукой - будь это Кремль, гуманизм или Шахматово, - значит, оно не нужно будущему. Но обреченное разрушению поэт «смертельно любил», или был с ним «кровно связан», или сознавал «частью самого себя». И теперь, преклонившись перед будущим, готов был пережить сладость их гибели. Именно в этом смысле истолковывает поэт слова из первого послания Иоанна: «Совершенная любовь изгоняет страх». Эта совершенная любовь изгоняет (по мысли поэта) страх перед уничтожением любимого. Вот этого никак не могла понять «интеллигенция» и «трусливо» протестовала против насилий и разрушений, доказывая тем самым, что ее любовь не была совершенной. Трагичную сложность истории поэт стремился показать в статье «Катилина». Но почему будущее достойно столь сокрушительных жертв? Потому что оно «демократия, опоясанная бурей, перед которой глубоко виновны и лирика, и Шахматово, и образованность, и индивидуализм, и искусство, и вообще все святыни «старого мира». И после этого кто скажет, что символизму чужд эстетический пафос! Но достойно ли проклинать святыни уже разрушенные? Катилина поднял свой трагический бунт (так уверяет Блок) против римских святынь, когда они, может быть, и умерли в таинственной глубине исторического духа, но во внешней исторической реальности стояли еще во всей своей неколебимой силе. И больше того - века славы Римской империи были еще впереди! Но можно ли поднять трагический бунт против Рима, когда он и так гибнет под ударами варваров? Потому было «стыдно любить свое», когда за этим «своим» была сила. Но, когда разрушена церковь, и закрыта газета, и разгромлено Шахматово, - на чьей стороне теперь сила? Поэт ставит перед собой этот вопрос и отвечает в 1919 году, что сила на его стороне. Александр Блок в самоотречении шел и дошел до конца. Но возможно ли самоотречение по приказу? Ненависть к своим ценностям по обязанности? Проклятие любимому под гнетом насилия, которое всей мощью требует этого проклятия? Всем символистам был труден переход от благородно-трагической двойственности и сложности отношения к «своим» ценностям, переход к тому, что было «элементарнее и однозначнее» - к необходимости их защиты. Для Блока этот переход обернулся смертью. В конце 1920 года Блок пишет, что «Совесть побуждает человека искать лучшего и помогает ему порой отказываться от старого, уютного, милого, но умирающего - в пользу нового, сначала неуютного и немилого, но обещающего свежую жизнь». Но ведь из этого признания следует, что поэт так и не отказался от нравственной максимы символизма - «стыдно любить свое»! под игом наглого насилия стало только невозможно этой максиме следовать. Но замкнуться в «старом» - это смерть. Она и пришла к поэту. Великое, страшное, беспощадное этическое учение - символизм…