Внеклассное мероприятие Сплетенье судеб двух поэтов

</ Частное общеобразовательное учреждение

«Школа-интернат № 9 среднего общего образования

открытого акционерного общества «Российские железные дороги»

«Сплетенье судеб двух поэтов»

Методический материал

(разработка внеклассного мероприятия по литературе в 11классе)

Учитель русского языка

и литературы высшей категории

Алпатова Тамара Николаевна

Цель мероприятия: рассказать о судьбе двух великих поэтов «Серебряного века»; донести до обучающихся лиризм поэзии Цветаевой и Пастернака, помочь разобраться в коллизии судеб художников слова в свете исторической эпохи.

Оформление сцены: ветки рябины, портреты Цветаевой и Пастернака, слова: «Безмерность в мире мер»; журнальный столик, на котором стоит зажжённая свеча; два кресла.

Музыкальное сопровождение: музыка Скрябина, Моцарта, Чайковского, Рахманинова, Шопена; песни на слова Цветаевой.

Костюмы участников: ведущие и артисты используют элементы одежды, характерной для изображаемой эпохи.

Действующие лица: ведущий, читатель-современник зрителей, Цветаева, Пастернак, Ариадна Эфрон.

Ход литературно-музыкальной композиции:

Ведущий: - Здравствуйте! Наша сегодняшняя встреча о сплетении судеб двух великих поэтов... Всеоживляющая связь творчества соединила их, безжалостно разделённых временем в пространстве. К этой связи, звеньями которой стали стихи, письма и дневники Цветаевой и Пастернака, бережно и трепетно прикасаемся сегодня мы.

Пастернак: - Я буду говорить от имени Бориса Пастернака.

О, знал бы я, что так бывает,

Когда пускался на дебют,

Что строчки с кровью - убивают,

Нахлынут горлом и убьют!

Цветаева: - А я от имени Марины Цветаевой.

Кто создан из камня кто создан из глины, -

А я серебрюсь и сверкаю!

Ариадна Эфрон: - Я же вновь увижу всё глазами дочери Цветаевой, Ариадны Эфрон.

Красною кистью рябина зажглась.

Падали листья. Ты родилась.

Спорили сотни колоколов.

День был субботний. Иоанн Богослов.

Читатель: - Я - ваш современник, с восхищением читающий стихи этих двух великих поэтов.

Как бились в своём плену

От скрученности и скрюченности,

И к именам Марина, Борис -

Прибавьте - мученики.

(Звучит колокол. На фоне читаются стихи).

Пастернак:

Вы снова здесь, изменчивые тени,

Цветаева: - Действие Пастернака равно действию сна. Мы его не понимаем. Мы в него попадаем. Под него попадаем. В него впадаем. Пастернака мы понимаем помимо смысла... через интонацию, которая неизменно точна и ясна.

Ариадна Эфрон: - Почему я так тянусь к тебе? Так радуюсь твоим письмам? Не только потому, что ты старый друг, что твоё имя навсегда связано у меня с маминым. А ещё и оттого, что я, ничего не создавшая, зрячая и слышащая, но немая, ничего никогда не сотворившая, тянусь к тебе, как к творцу, тянусь к твоему земному бессмертию.

Пастернак:

Во всём мне хочется дойти

До самой сути.

В работе, в поисках пути,

В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,

До их причины,

До оснований, до корней,

До сердцевины.

Все время схватывая нить

Судеб, событий,

Жить, думать, чувствовать, любить,

Свершать открытья.

(Звучит музыка Шопена, прелюдия № 6. На её фоне читаются слова).

Ариадна Эфрон: - Я выросла среди твоих стихов и портретов, среди твоих писем, похожих на партитуры, среди вашей переписки с мамой, среди вас обоих, вечно-близких и вечно разлучённых.

Ведущий: - Весной 1922 года в Москве Пастернак купил маленькую книжечку стихов Цветаевой "Вёрсты". Его сразу покорило лирическое могущество поэтессы. Он написал Цветаевой в Прагу письмо.

Пастернак: - Прочитал ваши творения. Это отдельные мгновения одного движения: движения в прерывности... Ваша лирика - это лирика пунктиром, издалека - цельная, чёрная, а вглядись...

Это - круто налившийся свист,

Это - щёлканье сдавленных льдинок,

Ведущий: - Она ответила ему.

Цветаева: - Пастернак, не шутите... Я польщена, одарена, возвеличена. Вы удостоили меня своего черновика.

Ведущий: - Между Цветаевой и Пастернаком завязалась переписка. Они подружились. Пастернак увидел в Цветаевой женщину с деятельной мужской душой, решительную, воинствующую, неукротимую.

Цветаева:

В мире, где всяк

Сгорблен и взмылен,

Знаю - один

Мне равносилен.

В мире, где столь

Многого хощем,

Знаю - один

Мне равномощен.

В мире, где всё -

Плесень и плющ,

Знаю: один

Ты - равносущ Мне.

Моему брату в пятом времени года, шестом чувстве и четвёртом измерении - Борису Пастернаку. 3 июля, 1924 года.

Ведущий: - Два человека - он и она. Разновозрастных, равномощных во врождённом и избранном поэтическом даровании, равноязыких, живущих бок о бок в одно и то же время, в одном и том же городе и в нём эпизодически встречающихся, обретают друг друга лишь в непоправимой разлуке, лишь в письмах и стихах, как в самом крепком из земных объятий.

Цветаева:

Не суждено, чтобы сильный с сильным

Соединились бы в мире сём.

Так разминулись Зигфрид с Брунгильдой,

Брачное дело решив мечом.

(Звучит музыка Шуберта. Симфония №8. На её фоне читаются слова).

Пастернак: - Я четвёртый вечер сую в пальто пучок мглисто-слякотной, дымно-туманной ночной Праги... И прерывающимся голосом посвящаю себя в эту бездну ранящей лирики, толстовской глубины, которая называется «Поэма Конца». Какой ты дьявольски большой поэт, Марина!

Цветаева: - Ничья хвала и ничьё признание мне не нужны, кроме Вашего. О, не бойтесь своих безмерных слов, их вина в том, то они ещё слова, то есть не могут быть ещё только чувствами.

Пастернак: - Марина, золотой мой друг, изумительное, сверхъестественное, родное предназначение, утренняя дымящаяся моя душа, Марина... Какие удивительные стихи Вы пишите! Как больно, что сейчас Вы больше меня! Вообще Вы возмутительно большой поэт!

Цветаева: - Мой Пастернак! Я, может быть, вправду когда-нибудь сделаюсь большим поэтом благодаря Вам! Ведь мне нужно сказать Вам безмерное: разворотить грудь. В беседе это делается путём молчания, а у меня ведь только перо.

Ведущий: - Обоим поэтам не пришлось встретиться в жизни так, как в письмах, стихах.

Цветаева:

Рас-стояние, вёрсты, мили...

Нас рас-ставили, рас-садили,

Чтобы тихо себя вели

По двум разным концам земли.

(Под аккомпанемент фортепиано исполняется русская народная песня «Что стоишь, качаясь...»).

Ариадна Эфрон: - Дорогой Борис! Так хочется хоть немного поговорить с тобой. Всё бы ничего, но я ужасно тоскую, грущу и по-настоящему страдаю по Москве. Этот город - действительно город моего сердца и сердца моей матери. И во сне вижу московские улицы, улочки и переулки.

Читатель:

Тоска по Родине… давно

Разоблаченная морока!

Мне совершенно все равно -

Где совершенно одинокой

Быть, по каким камням домой

Брести с кошелкою базарной

В дом, и не знающий, что - мой,

Как госпиталь или казарма.

(Звучит музыка Чайковского. Симфония № 6. На её фоне читаются слова).

Цветаева: - Напиши мне о милой моей Москве. Моей до страсти - из всех любимой.

Читатель:

В московские особняки

Врывается весна нахрапом.

Выпархивает моль за шкапом

И ползает по летним шляпам,

И прячут шубы в сундуки.

По деревянным антресолям…

Пастернак: - Летом 1935 года я, сам не свой почти от годовой бессонницы, попал в Париж, на антифашистский конгресс. Там я познакомился с сыном, дочерью и мужем Цветаевой и как брата полюбил этого обаятельного, тонкого и стойкого человека.

Члены семьи Цветаевой настаивали на возвращении в Россию... Я не знал, что посоветовать, я слишком боялся, что ей и её замечательному семейству будет у нас трудно и беспокойно. Общая трагедия семьи превзошла мои опасения.

Ведущий: - В 1939 году Марина Цветаева с сыном приехала в Москву вслед за мужем и дочерью, вернувшимися на родину в 1937.

Читатель:

Невидимка, двойник, пересмешник,

Что ты прячешься в черных кустах,

То забьешься в дырявый скворечник,

То мелькнешь на погибших крестах,

То кричишь из Маринкиной башни:

«Я сегодня вернулась домой.

Полюбуйтесь, родимые пашни,

Что за это случилось со мной».

Цветаева: - Москва меня не вмещает. Мне некого винить. И себя не виню... Я не могу вытравить из себя чувства права... Мой отец основал музей Изящных Искусств - один на всю страну... О себе говорить не буду, однако там (указывает на лоб) что-то есть.

Сегодня 26 сентября по старому. Иван Богослов. Мне 48 лет. Поздравляю себя. Тьфу, тьфу, тьфу, с уцелением, а может, с 48-ью годами непрерывной души.

(Звучит песня на стихи Цветаевой «В огромном городе моём ночь»)

Ведущий: - 8 августа 1941 года Марина Цветаева уезжала из Москвы пароходом в Елабугу. Провожал её Борис Леонидович Пастернак. Там 31 августа её не стало.

Цветаева:

Рябину рубили зорькою.

Рябина - судьбина горькая.

Рябина - седыми спусками.

Рябина! Судьбина русская.

Пастернак: - Вчера ночью Федин сказал мне, будто с собой покончила Марина... Я не хочу верить этому. Если это правда, то какой же это ужас! Ах, какая вина на мне, если это так! Это никогда не простится мне.

Мне так же трудно до сих пор

Вообразить тебя умершей,

Как скопидомкой мильонершей

Средь голодающих сестер.

Что сделать мне тебе в угоду?

Дай как-нибудь об этом весть.

В молчаньи твоего ухода

Упрек невысказанный есть.

Ариадна Эфрон: - Дорогой Борис! Живу в Рязани уже год, работаю в местном художественном училище - ставка 360 рублей в месяц, а на руки, за всеми вычетами, приходится чуть больше двухсот. Представляешь себе такое удовольствие! Работать приходится очень много. Всё мечтала съездить в Елабугу, но, конечно, при таком заработке это совсем неосуществимо. Асеев писал мне, что мамину могилу разыскать невозможно. Не верю.

Пастернак: - Зачем послана мне была эта женщина? Как назвать наши отношения? Она стала составной частью моего личного мира. Судьба Цветаевой - самое большое моё горе.

Душа моя, печальница

о всех в кругу моём,

ты стала усыпальницей

замученных живьём.

Тела их бальзамируя,

Им посвящая стих,

Рыдающею лирою

Оплакивая их,

Ты в наше время шкурное

За совесть и за страх

Стоишь могильной урною,

Покоящей их прах.

(Звучит музыка Моцарта. Реквием. На этом фоне читаются слова).

Ведущий: - Трагичны судьбы Цветаевой и Пастернака. Машина репрессий, не тронув практически ни разу самого поэта, безжалостно уничтожила дорогих и близких ему людей. Это о них, замученных живьём, тосковала душа поэта, ставшая усыпальницей всех безвинно погибших. Это

о них написаны стихи.

Пастернак и Цветаева:

Мы были музыкой во льду.

Я говорю про всю среду,

с которой я имел в виду

сойти со сцены, и сойду.

Здесь места нет стыду.