Урок-обзор «Советская литература в 20 — 30-е гг.»

Расстрелянное слово

Урок-обзор «Советская литература в 20 - 30-е гг.»

Цель урока: показать взаимосвязь литературы и общественной мысли 20-30х годов с историческими процессами в стране и их взаимовлияние, проследить тенденцию литературной реабилитации как утверждение общечеловеческих нравственных ценностей.

Методические приемы: литературно-музыкальная композиция, элементы беседы.

ХОД УРОКА:

ПРЕПОДАВАТЕЛЬ: Мы представляем сегодня обзор литературы 20-30 годов. Очень сложно разобраться в истории искусства этого периода. Еще совсем недавно считалось, что эти годы наполнены исключительно художественными достижениями. В наши дни, когда открываются многие страницы истории России 20 века, видно, что 20-30 годы - это время как художественных открытий, так и невосполнимых потерь. Мы рассмотрим не всю литературу названного периода, а лишь вспомним тех авторов, которые не вписывались в новую идеологию. Они понимали, что отрицать новое время - нелепо. Поэт должен его выразить. Но выразить - это не значит воспеть…

УЧЕНИК: Писатель,- если только он

Волна, а океан - Россия,

Не может быть не возмущен,

Когда возмущена стихия.

Писатель, если только он

Есть нерв великого народа,

Не может быть не поражен,

Когда поражена свобода. Яков Петрович Полонский - русский поэт 19 века.

УЧ: «Люди позднейшего времени скажут мне, что всё это было и быльём поросло, и что, стало быть, вспоминать об этом не ­особенно полезно. Знаю и я сам, что фабула этой были действительно поросла быльём; но почему же, однако, она и до сих пор так ярко выступает перед глазами от времени до времени? Не потому ли, что, кроме фабулы, в этом трагическом про­шлом было нечто ещё, что далеко не поросло быльём, а продолжает и доднесь тяготеть над жизнью». Салтыков-Щедрин «Пошехонская старина».

Песня В.Лебедев-Кумач «Москва майская» ( «Утро красит нежным светом…»)

УЧ: Я помню тот Ванинский порт

И вид парохода угрюмый,

Как шли мы по трапу на борт

В холодные мрачные трюмы.

На берег ложился туман,

Ревела стихия морская,

Пред нами стоял Магадан,

Столица Колымского края.

А в трюмах сидели зека,

Обнявшись, как родные братья,

И только порой с языка

Срывались глухие проклятья.

Будь проклята ты, Колыма,

Что прозвана чудной планетой!

Сойдёшь поневоле с ума,

Отсюда возврата уж нету...

Я знаю: меня ты не ждёшь

И писем моих не читаешь,

Встречать ты меня не придёшь,

А если придёшь - не узнаешь...

ПР: Эти стихи стали песней - своеобразным гимном «архипелага ГУЛАГ»

Мы множество раз повто­ряли: «Никто не забыт, ничто не забы­то»,- и предали глубочайшему забвению миллионы наших сограждан. Мы с комом в горле слушали «Бухенвальдский на­бат», но не слышали набата Колымы, Печоры, Соловков, Нарыма.. А ведь жертвы сталинского геноцида не имеют даже братских могил...

УЧ: Ну что, генералиссимус прекрасный,

Потомки, говоришь, к тебе пристрастны

Их не угомонить, не упросить...

Одни тебя мордуют и поносят.

Другие всё малюют и возносят,

И молятся, и жаждут воскресить!

Лежишь в земле на площади на Красной..,

Уж не от крови ль красная она,

Которую ты пригоршнями пролил,

Когда свои усы блаженно холил,

Москву обозревая из окна?

Ну что, генералиссимус прекрасный?

Твои клешни сегодня безопасны -

Опасен силуэт твой с низким лбом.

Я счета не веду былым потерям.

Но, пусть в своём возмездье я умерен,

Я не прощаю, помня о былом. Б. Окуджава:

ПР: Но неужели в то время все молчали, не замечая абсолютно ничего? Нет, нет и нет! Вот перед нами человек, которого тоже реабилити­ровали только в наши дни. Ещё четверть века назад за чтение его письма к Сталину исключали из партии.

УЧ: Фёдор Фёдорович Раскольников - российский политический деятель, герой гражданской, дипломат, литератор, журналист. Командовал Каспийской флотилией, а затем Балтийским флотом. Служил полпредом в Афганистане, Дании, Болгарии. Последний его революционный подвиг - открытое пись­мо Сталину от 17 августа 1939 г., в котором он обвинял его в массовых репрессиях. Объявлен «врагом народа». Реабилитирован посмертно.

УЧ: Из письма Раскольникова Сталину:

Вы оболгали и расстреляли много­летних соратников Ленина: Каменева и Зиновьева, Бухарина, Рыкова и других, невиновность которых Вам была хорошо известна... Где старая гвардия? Её нет в живых, Вы расстреляли её, Сталин. Вы растлили и загадили души лучших Ваших соратников. Вы заставили идущих за Вами с мукой и отвращением шагать по лужам крови вчерашних товарищей и друзей. Лицемерно провозглашая интел­лигенцию «солью земли», Вы лишили минимума внутренней свободы труд писа­теля, учёного, живописца. Всё задыха­ется и вымирает... Вы беспощадно истреб­ляете талантливых, но лично Вам неу­годных писателей. Где Борис Пильняк? Где Михаил Кольцов? Где Галина Се­ребрякова, виновная только в том, что она была женой Сокольникова? Вы арес­товали их, Сталин!

УЧ: Только в 30-е гг. в стране было репрессировано более 1000 литера­торов.

Сокольников Григорий Яковлевич - советский политический деятель, журналист. В 1918 году председатель советской делегации на переговорах с Германией, подписал Брестский мир. С 1929 года на дипломатической работе. Репрессирован. Реабилитирован посмертно.

Кольцов Михаил Ефимович, русский писатель. Сатирические рассказы, проблемные фельетоны и очерки. Цикл «Иван Вадимович, человек на уровне» (1933г), «Испанский дневник» (1938г). Репрессирован. Реабилитирован посмертно.

УЧ: Пильняк Борис Андреевич, русский писатель. В романе «Голый год» (1921г), повести «Красное дерево» (опубликована за рубежом, 1929), в сборниках рассказов (в том числе «Расплеснутое время» 1927) дано натуралистическое изображение революционного быта. В «Повести непогашенной луны» (опубликована в 1926 и 1987 годах) - намек на таинственные обстоятельства гибели Михаила Фрунзе. Репрессирован, реабилитирован посмертно.

Мы напоминаем о праве на память. Ведь так долго стране внушали, что ни сталинского геноцида, ни хрущёвских бульдозеров, зарывающих картины художников-не­формалов, ни брежневских «психушек», в которых томились абсолютно здоровые люди только потому, что не вписывались в рамки системы, не было. Кому-то нужно было, чтобы чувство памяти, право на память атрофировалось в душах людей.

ПР: Да, можно убить человека, уничтожить всякую возможность вспоми­нать о нём. Но нельзя убить или заставить замолчать вечно живое Слово, сохра­нившее для нас, потомков, многочислен­ные свидетельства современников того кровавого лихолетья.

УЧ: Это было, когда улыбался

Только мертвый, спокойствию рад,

И ненужным привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград.

И когда обезумев от муки,

Шли уже осужденных полки,

И короткую песню разлуки

Паровозные пели гудки,

Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами черных марусь.

Анна Ахматова «Реквием». Создавался с 1935 по 1940год. Опубликован в 50-е годы.

УЧ: Стоя в очередях у стен тюрьмы, где был заточен ее сын, Ахматова услышала шепотом произнесенный вопрос: «А это вы можете описать?»
И ответила: «Могу» . Так рождались стихотворения, вместе составившие «Реквием» - поэму, которая стала данью скорбной памяти о всех загубленных в годы сталинского произвола. Спустя два десятилетия после завершения ей был предпослан эпиграф, в котором позиция Ахматовой в жизни и в поэзии получила характеристику, поразительную по суровой строгости и выразительности:

Нет, и не под чужим небосводом,

И не под защитой чуждых крыл, -

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

ПР: В этих очередях, покры­вавших тогда своей печальной тенью всю огромную страну, проводили дни, месяцы и годы матери, жёны, сестры многих писателей, произведения которых мы теперь, опомнившись, причисляем к золо­тому фонду нашей литературы.

…Колыма, Соловки, Нарым и многие другие - эти географические названия долгие годы были едва не самыми страшными словами в стране.

УЧ: От злой тоски не матерись,-

Сегодня ты без спирта пьян,

На материк, на материк

Идет последний караван.

Опять пурга, опять зима

Придет, метелями звеня,

Уйти в бега, сойти с ума

Теперь уж поздно для меня.

Здесь невеселые дела,

здесь дышат горы горячо,

а память давняя легла

зеленой тушью на плечо.

Я до весны, до корабля

Не доживу когда-нибудь.

Не пухом будет мне земля,

А камнем ляжет мне на грудь.

От злой тоски не матерись,-

Сегодня ты без спирта пьян.

На материк, на материк

Ушел последний караван.

УЧ: Ради моей судьбы как художника и чудовищного горя, пучины несчастия, в которую я по­вержен, выслушайте меня без борьбы самолюбия. Я сгорел на своей Погорельщине, как некогда сгорел мой прадед протопоп Аввакум на костре. Кровь моя волей или неволей связует две эпохи: озарённую смолисты­ми кострами самосожжений эпоху царя Феодора Алексеевича и нашу. Я сослан в Нарым, в посёлок Колпашев на верную и мучительную смерть. Она, дырявая и свирепая, стоит уже за моими плечами. Четыре месяца тюрьмы и этапов обглодали меня до костей. Посёлок Кол­пашев - это бугор глины, усеянный по­черневшими от бед и непогодиц избами, дотуга набитыми ссыльными. Есть нечего, продуктов нет .

Помогите! Помогите! Услышьте хоть раз в жизни живыми ушами кровавый крик о помощи, отложив на полчаса самолюбование! Это не сделает вас безобразными, а напротив, украсит всеми зорями небесными (Из письма Николая Клюева Сергею Клычкову, впервые опубликовано в журнале «Новый мир» в 1988году).

УЧ: Клюев Николай Алексеевич, русский поэт. Поэзия русской старины, противостоящей индустриальному Западу, стремление открыть в «избяной Руси» древнюю духовную культуру. Сборники «Сосен перезвон» 1912г., «Песнослов» 1919г., «Изба и поле» 1928г., поэма «Погорельщина» (опубликована в 1987 году), поэма «Песнь о Великой Матери» (опубликована в 1991 году). Репрессирован, реабилитирован посмертно.

Ненастье и косит и губит

На кляче ребрастой верхом,

И в дедовском старом срубе

Беда породнилась с котом.

УЧ: Клычков Сергей Антонович, русский писатель. От «крестьянского романтизма» в лирике (сборники «Песни» 1911год, «Потаенный сад» 1913год) переходит к тревоге о разрушении нравственных корней в современной деревне (сборники «Домашние песни» 1923год, «В гостях у журавлей» 1930год). Репрессирован, реабилитирован посмертно.

Золотятся ковровые нивы

И чернеют на пашнях комли

Отчего же задумались ивы,

Словно жаль им родимой земли?..

Как и встарь, месяц облаки водит,

Словно древнюю рать богатырь,

И за годами годы проходят,

Пропадая в безвестную ширь.

Та же Русь без конца и без края,

И над нею дымок голубой -

Что ж и я не пою, а рыдаю

Над людьми, над собой, над судьбой?

И мне мнится: в предутрии пламя

Пред бедою затеплила даль,

И сгустила туман над полями

Небывалая в мире печаль...

Песня Лебедев-Кумач «Песня о родине» ( «Широка страна моя родная»)

ПР: Октябрьский переворот и гражданская война породили плеяду молодых поэтов, бойцов революции, которые воспевали героику тех лет. Но идеализируя мятежное настоящее, они предвидели и констатировали ужасы нового времени. «Поэт в России больше, чем поэт…»

УЧ: Веселый Артем (настоящее имя - Кочкуров Николай Иванович), русский писатель и поэт. Родился в 1899 году в Самаре. Отец был неграмотным. Жили бедно, Николай еще в детстве работал чернорабочим в рыбачьих артелях. Окончил 6 классов городского училища. В 1917 году был большевистским агитатором, потом бойцом Красной гвардии. С этого же времени начал печататься во фронтовых газетах. Был арестован в 1937 году. Приговор - как сообщили родным - 10 лет без права переписки. Расстрелян в 1938 году. Реабилитирован и восстановлен в партии через 20 лет. Главная книга - роман о гражданской войне «Россия, кровью умытая».

Выпьем вино до последнего.

Дальше поедем

Разгромим все любо-дорого

И с честью умрем!

Зачем умирать?

Умереть не хитро!

Погляди шо кругом робится.

Все прошли с боем, с огнем,

Гайдамаков били,

Раду били,

Корнила шарахнули,

С Калединым цапались,

Офицеров топили.

Раз офицер - значит контрик!

Бей стычка!

Бей с навесу!

Бей наотмашь!

Не давай гадам пощады!

УЧ: Бабель Исаак Эммануилович, русский писатель. Печатался с 1916 года. Воевал в Первой Конной Буденного. Находясь во власти романтических иллюзий, писатель надеялся на справедливость революции и войны. Он считал: «Такова идея, ее нужно провести до конца. Надо же как-нибудь делать революцию». Но жизнь опрокидывала идею, поселяла сомнение. Бабель писал: «Надо же когда-нибудь доделывать революцию. Вскинуть на плечо винтовку и стрелять друг в друга - это, может быть, иногда бывает неглупо. Но это еще не вся революция. Кто знает - может быть, это совсем не революция?». Сборник новелл «Конармия» критика сочла клеветой на советскую армию. 15 мая 1939 Бабель арестован. Он обвиняется в «антисоветской заговорщической террористической деятельности, в подготовке террористических актов в отношении Советского правительства». Расстрелян. В 1954 году в заключении о реабилитации Бабеля было сказано: «Что послужило основанием для его ареста из материалов дела не видно, так как постановление на арест и обвинение было оформлено через 35 дней после расстрела». При аресте были изъяты все рукописи Бабеля - 24 папки (рассказы, два начатых романа, переводы, записные книжки, дневники). Не найдены до сих пор.

УЧ: «Песня про синюю птицу» А. Галич:

Был я глупый тогда и сильный,

Всё мечтал я о Птице Синей!

А нашёл её синий след -

Заработал пятнадцать лет!

Было время - за синий цвет

Получали пятнадцать лет!

Не солдатами - номерами

Помирали мы, помирали!

От Караганды по Нарым -

Вся земля, как один нарыв!

Воркута, Инта, Магадан -

Кто вам жребий такой нагадал?!

То вас шмон трясёт, то цинга,

И чуть не треть зека из Цека!

Было время - за красный цвет

Добавляли по десять лет!

А когда пошли миром грозы.

Мужики - на фронт, бабы - в слёзы!

В жёлтом лагере горизонт,

А нас из лагеря да на фронт!

Севастополь, Курск, город Брест,

Нам слепил глаза жёлтый блеск!

А как желтый цвет стал белеть,

Стали глазоньки столбенеть!

Ох, сгубил ты нас, жёлтый цвет!

Мы на свет глядим, а света нет!

Покалечены наши жизни,

А может, дело всё в дальтонизме?!

Может, цвету цвет не чета -

А мы не смыслим в том ни черта!

Разберёмся ж на склоне лет -

За какой мы погибли цвет?!

УЧ: Моё литературное имя Микола Хвылевый. Преданной любовью сына я любил мою родину, свободолюби­вый народ, его богатую историю и культуру, прекрасный язык. Им я посвятил свои поэтические открове­ния. Многие из них были проникнуты духом революционной романтики,- ведь и сам я с оружием в руках защищал завоевания революции. Мог ли я думать, что светлая волна идеи преобразования мира вынесет из мрака истории сталин­скую тиранию и деспотизм, которые принесли страдания и голодную смерть миллионам моих соотечественников, уничтожение целого ряда талантли­вых писателей, создателей новой литературы? Уходя из жизни, я говорю, что сохраняю преданность чистым идеалам революции, и надеюсь, что мой народ обретёт истинную свободу и радость бытия.

УЧ: Хвылевый Микола (Николай Григорьевич), писатель. Сборник стихов «Молодость» 1921год, «Предрассветные симфонии» 1922 год, сборник новелл «Синие этюды» 1923 год, роман «Вальдшнепы» 1927 год, «Повесть о санаторной зоне» 1933 год, в литературно-критической книге «Мысли против течения» выступил за независимое развитие литературы. Подвергся критике как «глашатый буржуазного национализма». Про­жил тридцать девять с половиной лет: родился 1декабря 1893 г., а 13 мая 1933-го застрелился в своём рабочем кабинете. За несколько минут до смерти, собрав ближайших друзей, Хвы­левый читал им под аккомпанемент гитары пушкинских «Бесов». Сохрани­лось предание, что в ночь, когда его тело лежало в осиротевшей квартире, из темноты доносилась мелодия флейты. Флейта была любимым инструментом М. Хвылевого.

УЧ: стихотворение Юза Алешковского

Товарищ Сталин, вы большой ученый -

в языкознанье знаете вы толк,

а я простой советский заключенный,

и мне товарищ - серый брянский волк.

За что сижу, воистину не знаю,

но прокуроры, видимо, правы,

сижу я нынче в Туруханском крае,

где при царе бывали в ссылке вы.

В чужих грехах мы с ходу сознавались,

этапом шли навстречу злой судьбе,

мы верили вам так, товарищ Сталин,

как, может быть, не верили себе.

И вот сижу я в Туруханском крае,

где конвоиры, словно псы, грубы,

я это все, конечно, понимаю

как обостренье классовой борьбы.

То дождь, то снег, то мошкара над нами,

а мы в тайге с утра и до утра,

вот здесь из искры разводили пламя -

спасибо вам, я греюсь у костра.

Вам тяжелей, вы обо всех на свете

заботитесь в ночной тоскливый час,

шагаете в кремлевском кабинете,

дымите трубкой, не смыкая глаз.

И мы нелегкий крест несем задаром

морозом дымным и в тоске дождей,

мы, как деревья, валимся на нары,

не ведая бессонницы вождей.

Вы снитесь нам, когда в партийной кепке

и в кителе идете на парад.

Мы рубим лес по-сталински, а щепки,

а щепки во все стороны летят.

Вчера мы хоронили двух марксистов,

тела одели ярким кумачом,

один из них был правым уклонистом,

другой, как оказалось, ни при чем,

Он перед тем, как навсегда скончаться,

вам завещал последние слова -

велел в евонном деле разобраться

и тихо вскрикнул: «Сталин - голова!»

Дымите тыщу лет, товарищ Сталин,

и пусть в тайге придется сдохнуть мне,

я верю: будет чугуна и стали

на душу населения вполне.

УЧ: Мандельштам Осип Эмильевич, поэт. Сочувственно приняв Октябрь, с трудом врастал в послереволюционную действительность. В 20-30-е годы в его стихах усиливается социальное начало, он открыто выступает против подавления свободы личности авторитарным государством.

Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлевского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны.

А слова, как пудовые гири, верны.

Тараканьи смеются глазища,

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей.

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет.

Как подкову дарит за указом указ -

Кому в пах, кому в лоб,

кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него, то малина

И широкая грудь осетина.

УЧ: Б. Пастер­нак вспоминает: Мандельштам прочитал мне сти­хотворение о Сталине, о том, что он наставил между людьми непроницаемые перегородки, отец не доверяет сыну, муж - жене, и все заключены в стены одиночества и страха, как в первобытные времена, что это - уничтожение цивили­зации, сближающей людей.

Я его спросил: - Кто-нибудь, кроме меня, знает эти стихи?

Мандельштам ответил, что читал одной женщине.

Я переспросил: Но больше никому?

- Нет.

- Тогда уничтожь их немедленно. Не будь дураком, они ничего не изменят, но ты погибнешь. Обещай, что ты это сделаешь.

Он обещал,

А через некоторое время стало изве­стно, что Мандельштам арестован...

УЧ: Ночью с 13 на 14 мая 1934 г. поэт был арестован. Поводом для ареста послужила эпиграмма на Сталина, историю которой мы только что слышали.

Арест, допросы, высылка, в Чердынь, а затем в Воронеж подорвали его физическое и психическое здоровье. Но он продолжал писать стихи, оставаясь человеком уже на грани сумасшествия, до которого его довели пытки в сталинских застенках. Погиб в заключении недалеко от Владивостока. Реабилитирован посмертно. Произведения Осипа Мандельштама не публиковались в СССР более 40 лет. Лишь в 1973 г. в серии «Библиотека поэта» вышел поэтический сборник с очень осторожным отбором стихотворений и фальсифицированной биографией.

ПР: И только теперь забывчивые потомки возвращают долги памяти вели­ким поэтам нашего времени, в том числе и Максимилиану Волошину